Но вскоре мне уже было мало Мурашей. Романтика влекла меня в походы. Захотелось побольше узнать белый свет, ознакомиться с жизнью рабочего люда. И я уехал в Темиртау – поступил на завод учеником токаря. Эта громадная стройка, этот громадный комбинат более известен как Казахстанская Магнитка. Казалось, строили её всем миром. Да почти так и было. Здесь жили и работали, помимо русских и украинцев, немцы (наверное, поволжские), греки… В механическом цехе осваивали ремесло болгары. Тогда они были для нас лучшими друзьями. Здесь я понял, что в любой профессии можно стать докой тогда, когда отдашь ей всю душу. Организовывалась заводская газета, и когда меня пригласили туда, я пошёл с охотой на должность ответственного секретаря, хотя отвечал за освещение промышленности. Чудное это было время. Молодость. Новые друзья. Новые веяния. Новое осмысление: в какой же великой стране мы живём. Работалось мне легко. Я хорошо ознакомился с главными производствами, заимел нештатных корреспондентов из начальников смен, к примеру, на домне. Пришлось широко освещать капитальный ремонт домны, который шёл строго по графику. Стратегию и тактику работ, как на войне, разрабатывал специальный штаб из специалистов-металлургов и смежных профессий. (Кстати, незадолго до моего приезда Темиртау потрясли волнения, бунт молодёжи на стройках. Видимо, было отчего. Началось, говорят, с неустроенного быта. В бараках-общежитиях было мало удобств, зимой люди замерзали. Власти на претензии, как обычно у нас, реагировали слабо. Будоражили людей, говорят, и западные агенты. Но это уже другая история, тем более что я сам не видел, а слышал о ней от других людей, хотя и очевидцев событий.) Мужал комбинат, ширились стройки, рос город. Здесь много внимания обращали на строительство жилья. Здесь и я вскоре получил первую однокомнатную , а затем, по прибытии жены, и двухкомнатную квартиру после 25 лет скитания по чужим. Но жизнь в степи дала трещину. У меня страшно болела голова. Решил вернуться ближе к целительному лесу. Списался опять же с Шачковым. «Я прозондирую насчёт работы, – сказал он. И вскоре: «Вперёд. На Кирс». И вот уже поезд сворачивает с центральной магистрали куда-то на север. Мрачноватой показалась округа. И встретили нас соответственно, особенно председатель, ещё, кажется, поссовета, – почти по-московски: «Понаехали тут…». Но городок скоро покорил: пруды, песок, грибы и большой завод. И в Кирсе немало пожил в общежитии. Однако ж квартиру дали, когда приехала жена, вначале неблагоустроенную. Редактором уже был назначен Сергей Кузнецов, журналист из Омутнинска. Он подбирал кадры. Но вскоре у него что-то не заладилось. Началось, видимо, с семейных проблем, – он жил в Кирсе без семьи. 25 марта 1965 года он издал приказ о принятии меня на работу в должности заместителя редактора. А 9 августа 1966 года решением бюро райкома Верхнекамского района я утверждён редактором газеты «Прикамская новь». После назначения поехал на утверждение в обком КПСС. Мне уже стукнуло 30, но юношеская наивность осталась. И я совсем не был готов к партийным и карьерным условностям и интрижкам. Вот предстал перед светлыми очами заведующего отделом пропаганды. Он как-то странно оглядел меня и изрёк: – А галстук? – Что галстук? – Галстук где? – Да нет его у меня. – Без галстука к секретарям нельзя! Заведующий срочно послал инструктора искать для меня галстук. Нашли и повязали как удавку. С тех пор я не люблю галстуки любого покроя. Сегодня и в официальных учреждениях можно увидеть молодых людей нараспашку, украшенных тату, и порхающих девиц в мини-юбочках. И не знаю, что правильнее. В работе даже творческого руководителя немало и обязаловки, и даже рутины. И мне приходилось бывать на различных совещаниях, читать доклады-лекции, ездить в командировки, особенно на село в качестве уполномоченного, выполнять депутатские обязанности. Но меня больше всего напрягало налаживание рабочих взаимно приемлемых отношений между редакцией и райкомом КПСС, точнее, мелочная опека со стороны руководителей отдела пропаганды. Когда я приехал в Кирс, первым секретарем райкома был А.В. Шуремов. С ним сразу наладились приязненные, правильные контакты. Потом пришлось работать с В.И. Брызгаловым, человеком более эмоциональным, горяченьким. На первом же пленуме он заинтриговал актив укорами, высказавшись: «А вы поуспокоились, будто уже бога за бороду схватили!» А при знакомстве с коллективом редакции он заявил что-то вроде: «Наслышан о вас, если так, то мы с вами не сработаемся». Резануло. А я мгновенно просёк, откуда ветер дует, и постарался спокойно ответить: «Вы же ещё не работали с нами, откуда такое?» И началась нервотрёпка. Дело в том, что секретарь райкома – женщина, ответственная за пропаганду, невзлюбила меня. Она почему-то решила, что я «подсидел» Кузнецова и он уехал из Кирса из-за меня. Причины, конечно же, были другие, в них самих. Мелочёвка меня изнуряла. Но при Шуремове этим и ограничивалось. Знаете, за свою долгую жизнь в журналистике я убедился, что хотя в общем-то мы плыли в одной лодке, нередко рай-гор-обкомовцы стремились если не утопить, то глубоко окунуть в холодную воду журналистов. Уже в «Кировской правде» работник обкома, сам недавний журналист, заявил мне в споре: «Мы, вас, щелкопёров, всё равно будем…». И показал, как отжимают бельё руками. А та секретарь райкома заявила: «Вы будете сейчас носить мне каждый номер газеты для контроля!». «Такого не будет никогда», – ответил я. Тогда в постановлении ЦК было чётко сказано, что газетами руководят первые секретари. Знаете, есть во мне некая глуповатая, что ли, принципиальность или вера в справедливость, и я не сдался. Просто не мог. В «Кировской правде» повторилась подобная история, но более масштабная, а в принципе пустяшная. Но о том позднее. А тут жизнь-работу устроили мне адскую. И я заболел – нервное расстройство. Поехал в обком, к Щенникову, в отдел или сектор печати, как он тогда назывался. Заявил: так работать больше не могу. Тот проникся. Не знаю, какие он кнопки нажимал, но с Брызгаловым поговорили, а меня срочно отправили на курорт, в Гагры – отдохнуть и подлечиться. С Валентином Ивановичем Брызгаловым позднее мы хорошо сработались.
Становление Звучит немного банально. Но в этом суть. Создавалась редакция, строилась типография. Точнее, мы оборудовали её в подвалах церкви. Рабочие рушили стены, расширяя проёмы для машин. Я ещё удивлялся, как же здорово строили предки. Не только внешне красиво, но и прочно. Кирпич крошился часто не в местах цементных стыков. Это было ещё при Кузнецове. Вместе со всеми станки таскал и я. И был наказан. (Ещё в армии я сломал позвоночник при погрузке древесины, здоровенных лесин. Там оклемался. А лет через пять как раз в Казахстане аукнулось. Зимой забрался на лыжах на сопку, а спускался больше на коленях. Как всегда, думал: пройдёт. Не прошло. И в Кирсе, после подъёма тяжестей, ноги отнимались. Подлечили. А уже где-то на половине жизни в Кирове, когда я, создавая хозрасчётный редакционно-издательский отдел, также таскал мебель и тяжеленные сейфы, только уже на второй этаж, снова ударило. Паралич. Операция была сложной. Для тех лет – уникальной. Со временем стал ходить, но живости поубавилось изрядно. И всю оставшуюся жизнь меня сопровождала боль.) Потом капитально отремонтировали уже порушенное кирпичное здание недалеко от Дома Советов, и типографию перевели туда. Газету верстали вместе с Ниной Половниковой. Она была спокойной, умелой женщиной. Помню печатницу Галю – неунывающая была девушка. Помню обоих директоров типографии. С первым у коллектива (а значит, и у меня) были конфликты. Второй – Злобин – был помоложе и без излишних амбиций. Дело своё делали. Но надо сказать, что большая заслуга в этом была руководства и специалистов областного управления издательств, полиграфии и книжной торговли. В редакции к тому времени, думаю, сложился профессиональный и дружный коллектив. Н.И. Плехов – редактор. В.А. Бортников – заместитель редактора. В.П. Красильников – ответственный секретарь и секретарь парторганизации. Корреспонденты в разные годы – В. Полудницын, Ю. Кузовлев, А. Киприянов, Д. Маричев, С. Вирясов, Г. Ташкинова. Многих из них уже нет в живых. Корректоры: две Тамары. Машинистка Вера Осколкова. Все мы не были ангелами: со своими болячками, плюсами и минусами, со своими привычками, взглядами. С Бортниковым было непросто. Он, как ему казалось, всегда резал правду-матку в глаза, иногда не по делу. Приходилось стреножить его излишнюю азартность. Но журналистское перо его, как отмечали коллеги, было острым. Труднее всего было с Киприяновым. Человек с богатым жизненным и журналистским опытом, умеющий разговорить собеседника и понравиться ему, что в нашем деле совсем не лишнее, он в подпитии терял лицо, а мы так хотели сохранить его. Позднее эта болезненная тяга к спиртному не обошла и меня. Проблемы! Интриги! Обиды! Слабоволие! Но я выкарабкался и вот уже лет пятнадцать не употребляю даже пиво. Газета набирала обороты. Помогала руководству района решать идеологические и хозяйственные задачи, откликалась на призывы верхнекамцев о помощи в разрешении тех или иных конфликтов, которых, понятно, хватало. Конечно, у газеты были не только друзья, но и действительные недоброжелатели. Были люди, нуждающиеся в помощи; конфликтные ситуации в коллективах, требующие разрешения. Одна такая жалоба пришла из Лойно. Крупно там напортачили медики с диагнозами, что ли, и отказывались исправлять свои ошибки. С угрозами в наш адрес выступили руководители облздравотдела. Послал туда Полудницына – он парень хватский. Привлекли на помощь депутатов. Совместными усилиями удалось заполучить книгу регистрации больных, из которой было вырвано несколько страниц. Это решило исход дела в нашу пользу. (Вспоминает В.Е. Полудницын: «Мы опубликовали письмо жителей Лойно, жаловавшихся на плохую работу местной больницы. В письме назывались конкретные работники амбулатории, которые что-то напутали с диагнозом и долго волынили с лечением. Но руководство больницы категорически не согласилось и потребовало опровержения. Доводом было утверждение, что жалобщик в указанное время и по указанной им причине в больницу не обращался. Все мои попытки сходу найти свидетелей события закончились ничем. Никто из местных жителей не хотел портить отношения с медиками: здоровье дороже. Историю болезни просто так не возьмёшь без постановления прокурора или решения суда. Кто-то подсказал, не помню, кто, что в больнице ведётся журнал регистрации пациентов с краткой записью о причине обращения и дате посещения врача. Журнал с помощью негласных активистов удалось заполучить и сфотографировать. Но несколько листов в нём оказались вырванными, как раз те, которые должны были, судя по датам смежных листов, подтвердить версию автора письма. Прямых улик не нашлось, но отсутствие листов послужило доказательством вины медработников, грубым нарушением каких-то правил. Этого оказалось достаточно, чтобы руководство больницы и облздравотдел сразу замолчали. Честь газеты была спасена). Не забывается и такая история, которая оставила заметный след в моём сознании. Как-то коллеги из «Кировской правды» попросили принять временно на работу человека, которого звали Костя Сопов. Он отсидел немало лет по политической статье, по наговору. Когда познакомились поближе, я его спросил: «Костя, скажи честно: ты обвиняешь Советскую власть, партию в этих посадках?». Он отвечал примерно так: «Нет. Это делала не Советская власть, а люди» Я не поверил. Он боялся.
_________________ Кто владеет информацией - тот владеет миром
|