КАЙГОРОДСКАЯ ПАНК-РЕСПУБЛИКА По результатам поездки на север Кировской области стал патриотом села Кай. Сейчас село известно реновированным музеем Дзержинскому (посмотреть на него и отправились), который курортничал здесь в ссылке 8 месяцев, но эта история заслуживает отдельного поста. Дзержинский сейчас хотя и является архитектурной и культурной доминантой села, но его сюжет - всего лишь незначительный эпизод в потрясающей многовековой истории Кая. На нее намекает уже несколько примечательных поговорок, сложенных насчет Кая: "Кай — всему свету край", "Кто в Каю не бывал, тот и горя не видал", "Бог дал рай, а черт — Кай". В общем, по всему место обещало быть интересным. Дорога, ухудшавшаяся по мере движения из Кирова после каждого населенного пункта, петляла через лесной и болотный край, где по обочинам скупщики закупали клюкву из выходящих из лесу людей по 90 рублей за кило, попадались огромные зоны, села, построенные немцами, лисы на дороге и раскрашенные в сиреневый цвет дома культуры.
По мере того, как наша маленькая экспедиция все дальше забиралась на север Кировской области, попутно знакомясь с историей Кая и других поселений, начало выясняться замечательное. Кай - это сейчас село, а раньше был довольно большим городом - Кайгородом, основанным Строгановыми в 1558 году. Расцветом своим Кай был обязан местоположению, так как через него проходили два торговых пути - из Сибири на Север - в Архангельск, а также из Москвы в Сибирь - до тех пор, пока при Петре I не стали обустраивать южный путь через Казань - тогда и начался закат значения Кая, превративший его из довольно большого города в село на краю мира. Но самое интересное в Кае, конечно, его народец, который в ходе его непростой истории итоге подобрался вполне особый. Основные черты его - лукавство, буйный характер, кульминировавший в кайском республиканстве, веселый нрав и детская доверчивость, а также накопленные столетиями разнообразные стратегии сопротивлению государству и всяким условностям, которые по праву дают Каю право именоваться краем панков.
Луковство кайгородцев запечатлено уже на гербе Кая, который вятский краевед Евгений Осколков, которому мы обязаны наиболее полным очерком истории Кая, описывает следующим образом: «В Кайгороде была своя ратуша - орган управления, жил воевода, было много посадских людей и купцов. Город обрел свой герб. Он имел форму щита и был разделен на две части. В верхнем, золотом поле был помещен символ Вятской губернии: облака синего цвета и красного цвета лук со стрелой. Нижнее поле серебристого цвета символизировало Кайгород, и были на поле изображены три "скобки" рыбьего клею, которым жители якобы торгуют, что совершенно не соответствовало действительности». Зачем было вводить весь мир в заблуждение насчет рыбьего клея - тайна, пока покрытая мраком, но для кайгородцев, как будет видно дальше, вполне себе обычная история
Основная особенность жителей Кая всегда состояла в том, что они всячески проявляли свободолюбивый нрав, например, неизменно стремились уклоняться от налогов, доходя в этом часто до бунтов и революций. Уже в 1673 году кайский воевода Гаврило Волков жалуется в грамоте царю Алексею Михайловичу: «кайгородцы Аничка Гашкинов, Митка Беркутов, Алешка Ершов, Федка Пушкарь с товарищами, собрав много воров, отказались платить сборы в царскую казну и на меня, холопа твоего, приходили скопом, от воеводства мне отказали, приставов и целовальников с города свели, хотели меня убить».
Эта установка кайгородцев сохранялась на протяжении столетий и кульминировала в эпохальном событии образования Кайской республики в 1906 году. Этот эпизод в истории России считаю теперь одним из самых славных и героических, хотя и кратких, как вспышка молнии. Уральская историческая энциклопедия в скупых словах описывает это историческое событие следующим образом: 18 августа, в день местного праздника, здесь «произошла стычка со стражниками. На следующий день крестьяне отстранили от управления волостного старшину, объявили создание "Кайской республики», избрали свой орган власти "всенародное вече", создали "особую дружину", вокруг села выставили вооруженные патрули. На волостном сходе постановили не платить податей, не подчиняться полиции. 28 августа в село прибыл исправник с двумя казачьими сотнями и драгунами; восстание было подавлено».
Но даже когда кайгородцы не действовали с революционной прямотой, они изобретали другие способы обойти любые попытки государственного контроля. Примечательна история того, как Кай благополучно избежал индустриализации и превращения в центр добычи железной руды: «Рассказывают, что в конце 50-х годов управляющий Кирсинским заводом Миллер присылал в Вотский край штейгеров и рудокопов для разведок, они копали в теx местах: у самого Кая и в 15 верстах от него, следы этих раскопок видны и ныне. Кайскую руду обжигали на месте, а затем плавили в домнах на Песковском заводе в 1859 году. Руда будто бы оказалась до того малопроцентной, что засорила домны; местные крестьяне рассказывают, что кайская руда была подменена другою, дурного качества, оттого, что они опасались, что с разработкой рудников будут приписаны к заводам».
Культура сопротивления государственным инициативам прививалась в Кае с измальства, а кайский детей не брала даже имперская школьная дисциплина. Вот как описывает один из инспекторов народных училищ поведение местных детей на уроках (ок. 1877): «Дисциплина требует улучшения: ученики ответы дают сидя, сидят развалившись и без всякой надобности встают с места».
Итогом всей этой борьбы с государственным контролем стал неприхотливый нрав кайгородцев, которые абстинентно относились как к своей пище, так и к своему жилью. Вот как описывается кайский рацион XIX века: «В обыкновенное время стол крестьян состоит из одного такого хлеба с безвкусным приварком из так называемых крупяных щей, мясо же употребляется только во дни торжественных праздников. Употребляемый крестьянами прокислый квас способствует пищеварению тяжелой растительной пищи». В конце того же столетия санитарный врач Рудаков замечает относительно кулинарного мастерства кайгородцев: «Печеный хлеб имеет вид куска грязи».
В отношении жилья своего кайгородцы также, скорее, чувствовали себя мобильными детьми мира, а не какими-то там невольными людьми, пригвожденными к земле разными дисциплинарными государственными и условными культурными уловками: «Несмотря на то, что все поселения Кайского края стоят среди леса, большая часть строений представляет разрушающий вид: избы и другие строения покачнулись, крыши полузакрыты поломанным тесом, углы обгнили. У каждого почти селянина в одной связи две избы, но обе без дымовых каменных труб, у многих одна совсем развалившаяся, а в другой едва можно жить. Во всех постройках заметна торопливость и непрочность. Как будто народонаселение собирается оставить места и ждет только окончательного разрушения своих жилищ, не поддерживая их поправками, чтобы подняться для передвижения и бросить развалившиеся дома».
Даже в огородничестве у кайгородцев были свои непостижимые склонности и привычки. Вятские губернские ведомости 1868 года по этому поводу сообщают: «Крестьяне выращивают картофель, лук, репу, капусту, морковь, редьку. Огурцы не выращивают, считают, что есть их грех».
При этом кайгородцы были необычайно музыкальны, готовы по всякому поводу плясать и веселиться. Эта легкость бытия, правда, иногда их подводила, как в случае, который записал, находясь в Кае по пути из Москвы в Китай, голландец Ебсргард Избраннидес в самом конце XVII века со слов тогдашнего местного воеводы: «В воскресный день пополудни явились у пристани оного города некоторые суда, наполненные людьми, которые в барабаны били, на дудках играли и многие другие радостные оказательства показали. А поскольку в оной провинции про войну было не слышно, того ради кайгородские жители не опасались от пришедших никакого злого умысла, но, думая, что соседи их или приятели приехали, дабы в их городе увеселиться, пустили их на берег, и соединися с ними, ввели их в город, плясая с ними по их музыке. Но токмо сия радость не долго-временна была, ибо разбойники, рассмотря место, зажгли вдруг город с полуденной стороны, а с полунощной стороны напали на жителей этого города, которых в таком внезапном случае побили и разграбили без всякого оборонения. Воевода сам от сих разбойников обойден не был, ибо они, разломав ворота, поступили с ним неприятельски и непотребным образом все деньги и пожитки, что у него нашли, взяли, и хотя из города за ними и шли, токмо напрасно, понеже только известия достали, что оные бездельники, из разных стран собравшись, по разным местам в разбой и воровство приличились».
Наконец, стоит добавить, что кайгородцы были не только веселыми, но и весьма ироничными людьми, склонными к троллингу. Когда к ним прибыл Феликс Эдмундович Дзержинский, он тут же - как и в Нолинске, откуда его выслали за плохое поведение в Кай, - попробовал развернуть там революционную агитацию. Однако местное крестьянство, судя по всему, с прохладой восприняло эти его пламенные порывы. В итоге, комментирует биограф, местное крестьянство разочаровало Дзержинского «не только своей непроглядной темнотой, но и беспробудным пьянством, отсутствием чистоплотности», - что, добавим, и выдает в них, конечно, закоренелых панков. Крестьяне, судя по всему, проявляли интерес только к товарищу Дзержинского, оказавшегося в том же Кае - народовольцу Якшину, который хотя бы обладал кое-какими агрономическими познаниями, а не одними только революционными идеями. Отношение же их к Феликсу Эдмундовичу резюмирует одна деталь, которой скупо делится биограф: «При этом крестьяне для удобства, обращаясь к Дзержинскому по имени-отчеству, «перекрестили» его в Василия Ивановича». Эту стратегию, думаю, надо запомнить и впредь употреблять при всяком подходящем случае встречи с агитаторами и пропагандистами.
Анатолий Куренной, 2017 г.
https://vk.com/event153161531