Об авторе. Эмилия Борисовна Ефимова (в девичестве – Сюткина) – уроженка с. Екатерины. В 1968 году, после окончания Кирсинской школы, она стала учителем немецкого языка в школе п. Черниговского, затем закончила Кировский педагогический институт, по распределению работала на селе. После возвращения в Кирс работала на разных работах. Была главным редактором газеты «Кабельщик», одновременно окончила факультет журналистики при Кировском университете марксизма-ленинизма. После выхода на заслуженный отдых с должности директора Центра социального обслуживания населения уехала на постоянное место жительства в г. Киров.

Память сердца

Человеческая жизнь, такая длинная и всё же такая короткая, непреклонно идёт к закату. Конечно же, век человеческий короток, но он наполнен массой событий. Сменяются места нашего пребывания, меняется качество жизни: то вверх, то вниз, но всё же в итоге – поступательно. Нет времени оглядываться назад до тех пор, пока её течение с возрастом не достигает относительно спокойного русла. Только тогда начинаешь ощущать зов своей малой родины, который, как память сердца, тревожит, заставляя вновь и вновь возвращаться к своему началу. Может быть, такое происходит потому, что детство и отрочество, какими бы они ни были, остаются для человека самым лучшим периодом жизни, когда у тебя были родной дом, папа и мама, когда твоя малая родина окружала тебя как сохранным куполом, где было хорошо, спокойно и уютно. Постепенно расширяющееся вокруг тебя пространство: дом, затем двор, улица, околица с рекой, лугами, полями и лесами воспринимается, без сомнения, своим, родным, тебе принадлежащим. Ты постигаешь науку существования в своей среде, в окружающем мире, который сложен, многообразен и удивителен. Удивителен тем, что сезон от сезона, год от года он раскрывает перед растущим ребёнком свои новые грани, предстаёт более сложным.
Жизнь в непосредственном контакте с природой даёт человеку очень много, так как они взаимосвязаны. Да, логика жизни другая. По определённым причинам мы уезжаем в города и не ощущаем какой-либо утраты, но рано или поздно малая родина подаст свой голос и позовёт в родные места, оставшиеся, порой, только в памяти.
***
Автобус, заполнившись до отказа дачниками, наконец-то покатился в сторону садоводческого товарищества «Север». Изрядно потрёпанная городская дорога сменяется прекрасным асфальтовым покрытием. Проезжая эти места, часто думаю: «Вот бы такую дорожку до села Екатерины, бывшего колхоза «Север», лет, этак, 60 назад». Вспоминается рассказ мамы.
Был год, примерно, 1953-й. Она, молодая симпатичная продавщица, получив на кирсинской базе товар и погрузив его на телегу, запряжённую парой быков, возвращалась в село. За железнодорожными путями дорога проходила по низкому месту, где всегда стояла огромная лужа. Как раз на этом месте навстречу шла машина. Надо заметить, что быки – довольно неповоротливые и своенравные животные. При попытке уступить дорогу встречному транспорту телега завалилась на бок, и весь груз повалился в грязную воду: хлеб, коробки с печеньем, конфетами и папиросами, ящики с водкой. В ужасе она хваталась то за одно, то за другое. Видя такое, мужчины повыскакивали с машины, поставили телегу на колёса и погрузили обратно весь товар. Мама вспоминала, что ни одна бутылка не разбилась, а мужчины честно собрали все до одной.
Вечером вернулся с работы отец. Мама, вся в слезах, топила печь и сушила то, что можно было ещё спасти от порчи. «Боря, меня посадят, – говорила она, – сумма ущерба серьёзная. Верно говорят, что от сумы да от тюрьмы не зарекайся». «Не плачь, Галя, – утешал отец, – я тебя не сдам. Продадим всё, что можно, даже корову, и заплатим». При неблагоприятном исходе он оставался один с двумя малолетними детьми и больной матерью, которая из-за тяжёлой формы ревматизма не вставала с постели уже десять лет. Так проблему и уладили.
Наконец автобус прибывает в Екатерину. Для постороннего человека здесь не существует даже признаков бывшего села. Но для меня есть некоторые приметы: вот тополь, он стоял на границе огородов, нашего и дяди Алёши Утёмова. Его ещё звали просто Алёша Дашечкин. Много лет он жил с матерью Дарьей. Был женат на доброй и работящей женщине. Однако мать его сильно опекала. Алёша до старости сохранил какую-то наивность и несамостоятельность. Во всём слушался маму, и был прозван Дашечкиным.
Напротив Алёши стоял дом Василия Андреевича Осколкова по прозвищу Пима. Личность неординарная, заслуживающая отдельного повествования. В центре дачного посёлка, недалеко от центральной автобусной остановки, до сих пор стоит большая липа. Здесь было хозяйство Аграфены Сюткиной, жены старшего папиного брата Николая, погибшего на фронте. Рядом с усадьбой тёти Груни покоились развалины бывшей церкви, громоздились, как монолиты, огромные камни фундамента, под которыми в наших детских фантазиях существовали глубоко под землёй тайные ходы. Сейчас о церкви вспоминают только дачники, ежегодно собирающие на своих участках россыпи мелких камушков. Наискосок от церкви, на берегу Курьи, стояла часовня, а напротив – школа. Теперь здесь моя дача. Далее, по берегу Курьи, прямо за конечной остановкой, видим большой, старый куст черёмухи. Когда-то здесь находилась усадьба Андрусенко. От нашего дома остался фундамент. Ещё можно набрести на заброшенный колодец, из которого когда-то брали воду. Вот и все ориентиры.
Курья – небольшое озеро в центре бывшего села. Вообще-то слово «курья» можно писать с маленькой буквы. Курья – это разновидность водоёма, как река, озеро, пруд, обозначает «заводь». Постепенно определение превратилось в географическое название. Если посмотреть карту, то можно отметить, что подобных курей на Вятке множество. Они то появляются, то исчезают под действием каких-то подземных процессов, коим подвержены обычно реки низменных местностей. Сама река меняет свое русло. В нашу бытность она была более полноводной, разделялась косой-осерёдком на две половины – основное русло с сильным течением и старое – старицу. Пока речка Сенчиха могла пополнять воды старицы, там наблюдалось лёгкое течение. Постепенно река мелела, осерёдок увеличивался, зарастая деревьями и кустарником.
Я люблю ночевать на даче. Когда затихает трудовая деятельность и спускается ночная прохлада, ощущаешь знакомый с детства воздух, в тишине слышны голоса ночных птиц, под которые засыпала ребёнком. Именно этот воздух впервые вдохнули мои лёгкие в момент появления на свет. Роды принимала младшая папина сестра Людмила под руководством бабушки, которая имела в деле опыт, родив восьмерых.
Здесь, на даче, у меня много книг. После праведных трудов на земле с удовольствием читаю перед сном, лёжа в постели. Однажды, в одной из книг, нашла в качестве закладки то ли справку, то ли рецепт на имя папы, где отмечался диагноз двумя зловещими буквами на латыни – «рак». Отец всегда много читал, даже будучи смертельно больным. Он очень много значил в нашей жизни. Сейчас родителей уже давно нет в живых, но в мыслях они со мной всегда. С годами я их больше понимаю, учусь у них не опускать руки и не терять почву под ногами, искать выход из трудных ситуаций, помнить, что отличное лекарство – это действие, труд. Вместе с тем не покидает меня чувство вины перед отцом за то, что мало беседовали с ним по душам о важных для него жизненных моментах.
Мама ненамного пережила папу. Последние годы она жила со мной. Из её рассказов я узнала многие подробности сельской жизни. Именно в этот период некогда строгая, скупая на ласку мама раскрылась передо мной ранее неведомыми гранями своей натуры. Она с сочувствием отзывалась о вдовах-колхозницах, не любила хвастовство, ложь, была очень честным человеком. С распадом Советского Союза она, никогда не интересовавшаяся политикой и не читавшая газет, стала моим горячим единомышленником, считая, что разрушение СССР – преступление, что Родину надо любить и беречь, трудиться на её благо.
К моим детям она относилась совершенно иначе, нежели к нам с сестрой. Она встречала их из школы, вкусно кормила, помогала сыну учить уроки, с удовольствием тратила свою пенсию на какие-то вещи для внучат. У моей мамы появилось время любить нас, и это её преобразило. Жаль, что скоро она ушла из жизни по причине болезни под знакомым названием «рак». Видя, что мне нелегко, уже умирающая, она ни единым стоном не разбудила меня ночью, позволяя хоть немного поспать.
Читаю мамину трудовую книжку, записи военных лет. В 1941 году ей было 17 лет. Прибавив себе по документам год, она освоила специальность машиниста железнодорожного крана и всю войну работала, мотаясь по командировкам. За труд была удостоена только благодарностей, а однажды даже премирована денежной суммой в 200 рублей.

_________________
Кто владеет информацией - тот владеет миром

Село Екатерина, конечно, имеет свою историю, своё начало. В незапамятные времена окрестности рек Камы и Вятки были заселены коренными народами: удмуртами, мордвой, вотяками. Но население нашего села было русским. Здесь преобладали такие фамилии, как Сюткины, Осколковы, Утёмовы, Смеховы, Шутовы, Исуповы.
Согласно энциклопедическим сведениям, в 16 веке царь Иван Грозный велел своим сыновьям самостоятельно овладевать землями для владения и кормления. Один из них, Фёдор, с отрядом преданных воинов-ушкуйников отправился из Новгорода на Вятку, колонизировал территории с местным населением, которое отличалось большим трудолюбием и добрым нравом. Рабства как такового не было. Люди жили семьями, сохраняли своё хозяйство, занимались ремеслами, охотой, бортничеством, скотоводством, была развита торговля. Представителям власти платили подати. В бытность царевича Фёдора и была основана Екатерининская пустынь. В 1582 году иеромонах Павел поставил на Верхней Вятке Преображенский мужской монастырь. Изначально дворов там не было. Небольшие населённые пункты с крестьянскими дворами появились в окрестностях монастыря вдоль реки Туески, за пределами церковных земель, в виде починков: урочище Короли, Дедовский починок, Шутова деревня, Высокий Бор. Починок – это поселение людей на новом месте, приобретавшее название часто от фамилии поселенца.
Место под монастырь было выбрано не случайно: живописная природа, леса, богатые зверем и дичью, грибами и ягодами, непосредственная близость с рекой. Вятка в те времена была полноводная, пригодная для судоходства и сплава леса. Здесь были обнаружены залежи железной руды, и около 1698 года на монастырских землях, на берегу реки Чудовки, купцами Хлыновым и Трапицыным устроена доменная печь для выплавки чугуна. Однако в 1720 году производство было заброшено. В 1729 году купец Григорий Вяземский возобновляет добычу руды, однако литьё чугуна производится уже на Кирсинском заводе.
В бытность монастыря воздвигались церкви Преображения Спасова и во имя преподобного Дмитрия Прилутцкого. Постройки были деревянные и сгорели при пожаре. Позднее воздвигнутая из камня церковь во имя мученицы Екатерины действовала долго, и была разрушена большевиками.
В 1764 году Преображенский монастырь упраздняется, на его землях появляются крестьянские дворы. Село называется Екатериной (Екатеринино, Екатерининское). Есть основание предположить, что люди пришли с починков. Сначала исчезли починки Короли и Шутовский, Высокий Бор. В 1938 году случился пожар на Дедовских. Избы сгорели, люди разъехались.
Во времена моего деда, Григория Васильевича Сюткина, село было довольно большим, семьи в основном многодетные. Например, у моего прадеда, Василия Фёдоровича, было девять детей – семь сыновей и две дочери. После упразднения монастыря оставалась действующая церковь, да часовня. Приход составляли не только жители села, но и Верховья, Кирса и других населённых пунктов. В большие праздники на площади перед церковью устраивались ярмарки, на которые съезжалось много народу. Шли торговля и обмен, здесь высматривали женихов и невест, влюблялись и знакомились. Конечно, посещалась церковная служба.
Отец помнит тот день, когда разрушали церковь. Снимали колокола, сжигали в костре церковные книги и иконы. Женщины плакали, а самые смелые выхватывали иконы из огня и, пряча за спинами, совали в руки детей, велев тащить домой.
Разрушение церкви, безусловно, стало разрушением одного из факторов, объединявших людей. Крестьяне верили и надеялись, что это веками намоленное место оберегало их, здесь искали надежду на счастье и милость Божью, искали связь с единственной силой на свете, которая наверняка защитит, примет покаяние, поможет и надоумит преодолеть беды и несчастья, примет слова благодарности Всевышнему. Разрушена вековая традиция, связывавшая поколения. Не одним же трудом и хлебом насущным жив человек. Трудиться они умели. Духовное же таинство помогало восполнять физические силы, вера очищала души, просветляла. Село было обезглавлено, не стало главного символа села, являвшего многие годы гордость жителей. Я помню, что небольшой колокол висел на столбике в центре села и служил средством оповещения в случае пожара.
Отец мой, Борис Григорьевич Сюткин, был коренным жителем села, выходцем из многодетной крестьянской семьи. Он окончил десять классов Кирсинской средней школы и до войны работал продавцом в сельском магазине. У отца имелись два дома – избы зимняя и летняя, двор с разнообразной скотиной, включая лошадей. Жили, в общем и целом, натуральным хозяйством. Именно в доме моего деда выпекался хлеб для красноармейцев, сражавшихся с отрядами колчаковцев под Кирсом в годы гражданской войны.
Старший папин брат Николай участвовал в Финской войне, был тяжело ранен и комиссован, но с началом Великой Отечественной войны его вновь отправили на фронт, и он погиб в самом начале войны. Дома остались жена и двое детей.
У старшей сестры Анны семейная жизнь с починковским мужем не задалась. Забрав ребёнка, она уехала в город Петрозаводск, вышла снова замуж за хорошего человека, родила ему ещё троих сыновей и большую часть жизни прожила в Карелии.
Ещё одна из старших сестёр, Любовь Григорьевна, окончив педагогические курсы и став учителем начальных классов, вышла замуж за военного, родила сына и дочь, объехала с мужем-подполковником весь Советский Союз. Имела звание «Заслуженный учитель».
Выйдя замуж, покинули село и младшие сёстры Екатерина и Людмила, Катя уехала в Ставрополье, Людмила – в Белоруссию. На родине остались отец и его младший брат Павел.

_________________
Кто владеет информацией - тот владеет миром

У мамы жизнь складывалась иначе. Она – уроженка Мурашинского района, из династии железнодорожников. Отец, Никита Белозёров, работал машинистом паровоза, прекрасно обеспечивал семью. Мать, Елизавета, не работала, занималась хозяйством и троими детьми, но заболела и рано умерла. Отец вскоре привёл в дом мачеху. Старшая дочь, Нина, сразу ушла из дома, а мама с братом ещё долго кочевали с места на место, из города в город – таков был образ жизни их папеньки. И вдруг они оказываются в нашем районе, в с. Екатерине. Мама окончила семь классов. Ей было 15-16 лет.
Молодёжи в селе было много. Жили весело. Летом собирались на вечёрки в центре села, плясали и танцевали под гармонь, пели песни. Без Бориса Гришкина не проходило ни одно гуляние. Он – гармонист, парень образованный, комсомолец, продавец, завлекавший девчат конфетами, изюмом да орехами, мастер спеть и сплясать, бойкий сердцеед. Мамаши сельские и из соседних селений желали бы иметь такого зятя. С девицами он был не промах. Постепенно Никита стал замечать, что гармонист, зазывая молодёжь на вечёрку своей «Проходной», особенно задерживался под окнами их квартиры. Будучи строгим, он не разрешал дочери гулять по вечерам, и той оставалось только наблюдать из-за шторки, как кавалер вместе с другом удаляется восвояси. Их невинное свидание всё-таки состоялось, когда молодой продавец подвёз её на лошади от Кирса до дома. За такую «вольность» папаша устроил дочери скандал, дескать, видано ли, чтобы девушка ехала с парнем на телеге по лесу!
В 1940 году моего будущего отца призвали на армейскую службу. Он мечтает о военной карьере, становится курсантом полковой школы артиллерийских миномётных частей, гвардии рядовым 73-го стрелкового полка, располагавшегося в Литве, в местечке Вилкавишкис. Но в июне 1941-го фашистская Германия нападает на Советский Союз. Первый огонь принимают на себя приграничные подразделения Красной Армии, они несколько месяцев пытаются сдерживать натиск. Многие попадают в плен, в том числе и мой отец. Ему было 19 лет.
В дом моего деда приходит сообщение, что сын Борис пропал без вести. Григорий Васильевич, некогда весёлый и энергичный, замыкается, молчит целыми днями. На фронте ещё младший сын, Павел, танкист. В село регулярно приходят похоронки.
Позднее я слышала рассказы отца своим друзьям о годах, проведённых в плену, но была мала и плохо помню подробности. Молодых красноармейцев немцы использовали как рабочую силу. Били за любую провинность. Он готовился к побегу, прислушивался к немецкой речи, пригодились знания языка, полученные в школе. Пока лагерь находился недалеко от границы, дважды сбегал. «Один бы я убежал. Но каждый раз за мной увязывался кто-нибудь из пленных. Вдвоем – сложнее», – рассказывал он. За побег избивали и пересылали дальше. Постепенно отец оказался в глубокой Германии, где до освобождения работал в угольной шахте. Здоровье, молодость и надежда помогли выжить и не сойти с ума. «Я молился Богу. Обещал себе, что если доведётся вернуться домой, то всю оставшуюся жизнь проведу в селе», – говорил папа.
Есть небольшая фотография, датированная 12 апреля 1941 года, где мама в форме железнодорожницы. На обороте – подпись: «На память Борису от Гали. Помни и не забывай». Фотокарточка потрёпана с краёв. Вероятно, папа хранил её все годы, помнил свою девушку и не забывал.
И настал день освобождения. До 1946 года отец дослуживал свой призывной срок в Германии. Служил при штабе, специализировался на топографии.
После демобилизации ему было предложено поступать в институт, без конкурса и экзаменов. Он отказался. Он нашёл маму, предложил ей, как говорится, руку и сердце, и, получив согласие, привёз в родительский дом как жену и хозяйку. Никита плакал, узнав о решении дочери, приводил весомые аргументы: «Умные люди бегут из колхозов при любой возможности, а ты замуж идёшь за колхозника».
В годы войны мама жила у тётки Арины, отцовской сестры. Женщина одинокая и крайне скупая, она лишила племянницу всякой самостоятельности: получала за неё зарплату и распоряжалась её деньгами, вещи и продукты в доме держала под замком. Всё это надоело, надоели постоянные командировки на работе. Перспектива жить в собственном доме с любящим и любимым человеком способствовала принятию решения.
В военные годы председателем колхоза был Александр Васильевич Осколков, наш сосед, или просто Санко Пургач, или Пурга. Это был многодетный отец взрослых уже детей, мужчина невысокого роста, в летах, коренастый, широкогрудый, ходил вразвалочку, седую кудрявую голову держал гордо, говорил не спеша. С прибытием моего отца в село, на общем собрании его, 24-летнего, избирают председателем.
Александр Васильевич остаётся на все годы руководства его старшим товарищем и главным советчиком. Сын Пургача, Василий, служил в Германии. Помню, как совместно читали его письма, радуясь успехам молодого солдата.
Мама работает завмагом. Она не колхозница, получает зарплату. В 22 года ей пришлось стать хозяйкой большого дома, войти в сложный деревенский быт. Поначалу она многого не умела и не понимала. Позднее рассказывала мне один случай.
В тот день отец был в отъезде и долго не возвращался. Пришлось маме самой тащить больную свекровь на спине в баню и обратно. Уладив дела, села с гитарой у окошечка поджидать запоздавшего хозяина и не вернувшуюся с поля корову, в душе радуясь, что не нужно будет вечером доить. При виде такой беспечности старушка заплакала и объяснила глупой невестке, что не подоенная вовремя корова сбавляет молоко. Пришлось идти и искать блудницу.
В общем и целом со свекровью был полный контакт. Сидя на своей койке, бабушка так умела объяснить самые сложные вещи, что всё получалось, всё было понятно. По мнению мамы, только благодаря свекрови она научилась обращаться с печью, правильно готовить деревенскую еду, квасить капусту и делать другие запасы на зиму, делать спускное пиво, оттапливать молоко и взбивать на масло сметану, прясть и вязать. Обращаться с животными умел и учил муж. Как председатель, он много читал, общался со специалистами-агрономами и ветеринарами, сам имел опыт деревенской жизни. Их объединяло многое: отсутствие лени, аккуратность, предприимчивость. Работали весело, дружно, с шутками, в делах советовались – и так всю жизнь.

_________________
Кто владеет информацией - тот владеет миром

В 1947 году умер Григорий Васильевич, мой дед, проживший ровно 60 лет.
Плохо мы знаем свою родословную, мало имеем сведений о предках. Иногда интересные сведения можно получить из церковных книг, куда заносились записи о венчании прихожан, о рождении и крещении младенцев, о смерти. Только из церковных книг я узнала имена прадедушки и прабабушки по отцовской линии, дату венчания дедушки и бабушки. Интересно было узнать, что на их венчании свидетелем был Фёдор Семёнович Утёмов, друг дедушки, которого я знала. Очень немногословный, рыжий, крепкий старик. Церковные книги хранятся в Кировском архиве, копии местных книг есть у О.М. Цаловой, их можно найти в Интернете.
После смерти своего отца папа проявил себя как истинный хозяин. Очень удивил маму, когда для начала принялся перестраивать ворота. Она даже испугалась его затеи – справится ли? Справился, всё сделал основательно, надёжно и красиво.
Принимая руководство колхозом, отец брал на себя и большую ответственность. Суровая сталинская система работала беспощадно, и папа, я полагаю, как бывший военнопленный, постоянно ощущал себя идущим по лезвию ножа. Хозяйство он принял из рук дельного человека, но военные годы отразились на его состоянии. Как и по всей стране, рабочих рук не хватало. Всё трудоспособное население было призвано на фронт, а позднее почти каждая семья получила похоронку. Женщины, старики и подростки трудились на ферме, на полях и лугах. Как рассказывал мне папин друг Валерий Андреевич Сидоров, из-за нехватки кормов животные были истощены до крайности. Коров, чтобы подоить, подвязывали на вожжи. За падёж скота могли наказать. И отец принимает решение: часть скота пустить под нож. Предприятие рискованное, но единственно верное. В результате избежали падежа, выполнили план по сдаче государству мяса и сохранили оставшееся продуктивное стадо.
После утренней разнарядки в конторе оставалась только счетовод тётя Зоя Турышева. Председатель находился то на ферме, то в полях. Он не только руководил да контролировал, но и непосредственно участвовал в любой работе, если требовала ситуация: метал сено, работал на конной косилке и так далее. Поскольку вначале в хозяйстве не было кузнеца, он перестроил старую кузницу и сам подковывал лошадей, ремонтировал телеги и прочий инвентарь. Мог смастерить сани. Чтобы усмирить пьяного дебошира, вызывали председателя – единственного представителя власти.
Отец был очень обязательным человеком, во всем любил порядок и добивался его. Все колхозные поля были огорожены, общественное и частное стада паслись только под присмотром пастухов. В 1947-1948 годах в хозяйство провели электричество, а вместе с тем и радио – чёрная радиоворонка под названием «Rundfunk» появилась в каждой избе. Постепенно стали пользоваться электроутюгами, плитками. Электричество экономили. В жаркие летние дни пищу разогревали на улице, в огороде или прямо перед домом, используя таганки. Таганок – вещь в хозяйстве весьма удобная, представляющая собой металлический обод на ножках. Под ним разводили небольшой огонь из щепок. А сверху ставили посуду с едой. В селе появился ещё один хозяйственный объект – трансформаторная будка с табличкой, где изображён череп, перечёркнутый молнией. У председателя появилась ещё одна специальность – электрик.
В 1948 году родилась моя сестра. Бабушка велела назвать Гетой. Кстати, имена нам дали обеим по указке бабушки Елены. Маме предоставили полагающийся короткий декретный отпуск. Колхозницы были недовольны и высказали своё возмущение в конторе. Им не только декретный не полагался, но даже выходные дни. Тогда решили-постановили организовать детские ясли. Назначили няньку, провели с ней инструктаж. По утрам к ней в избу приносили детей, еду для них, зыбки. Вечером всё уносили обратно. Но идея не прижилась, молодые мамаши предпочли оставлять малышей со своими няньками, с теми, кому доверяли и с кого могли строго спросить за соблюдение режима, каждодневное мытьё полов.
Летнее не раннее утро. Крестьянская изба. Лавки вдоль стен, самодельный деревянный диван да кованый сундук у окна, стол, табуретки. Посередине избы – огромная печь, разделяющая пространство условно на две половины. На окнах – марлевые занавески. В тишине слышно только заунывное жужжание мухи, из последних сил бьющейся о стекло. На своей койке тихо сидит бабушка. Заметив, что проснулась, просит подать кружку. Она осторожно придвигается к краю кровати, я подставляю снизу кружку. По завершении процедуры выливаю содержимое в деревянную шайку. Кроме нас в избе никого нет: родители на работе, сестра, воспользовавшись возможностью отвязаться от меня, уже где-то бегает со своими сверстниками. Меня с собой не берут, потому что бегаю не так быстро, как они. На столе перед бабушкой разложен товар из магазина: хлеб, папиросы, водка. Это означает, что мама сегодня где-то в поле помогает колхозникам. Прочитав на магазине записку, покупатели идут в наш дом, отдают бабушке деньги и забирают товар.
Я натягиваю платье, выпиваю кружку молока с хлебом. Затем, отыскав небольшую тряпочку, заворачиваю в неё жеваный хлеб и засовываю в рот. Это вместо соски. Бабушка говорит мне, что так делать нельзя, но я не слушаюсь и выхожу из дома. И вот такое чудо выходит за ворота: босиком, неумытое и непричесанное (нас с сестрой отец долго подстригал под мальчиков), с тряпкой во рту. Няньки у нас нет, пользуемся полной свободой и безнадзорностью. За воротами огромные свиньи нарыли себе ямки и нежатся в тени, куры тут же купаются в песке. В кольцо ворот засовывать палочку не нужно. Если палочки нет – значит заходить можно, а вставленная палочка предупреждает, что дома никого нет и нечего заходить. Сегодня в доме магазин. Сверстников у меня нет. Те, что поменьше, ещё дома, с няньками, бабушками и дедушками.
С соседнего поля раздаются голоса, стрёкот жнейки. Иду туда. На поле идёт уборка ржи. Папа ездит по кругу на жнейке, запряжённой парой лошадей, оставляя позади аккуратные рядки скошенных колосьев. Женщины идут следом и вяжут снопы. Здесь и мама. По колючей стерне иду к ней, предусмотрительно выбросив изо рта соску. Маме важно, что я рядом, но ей совсем не до меня. Загорелыми руками она берёт пучок колосьев, перекручивает солому в виде верёвочки, на получившееся перевясло кладёт охапку ржи, обвязывает перевяслом и полученный сноп ставит в группу таких же, колосками вверх. Следующая женщина накрывает всё таким же снопом, перевернутым колосьями вниз, как шапкой – и суслон готов. Дождик их не промочит, а солнце и ветер просушат. И всё это бегом, не отвлекаясь на пустяки и разговоры. Мама позднее вспоминала: «Работали все «на выхвалку» – кто быстрее, кто ловчее, кто ухватит больше. Мне нельзя было отставать». Неудобицы выжинали серпами, не оставляли ни одного клочка.
Следует отметить, что из злаковых лучше всего родилась рожь. Если тропинка проходила по ржаному полю, то путь этот был похож на лабиринт. Рожь скрывала маленького человека с головой. Если уйдешь в сторону - заблудишься.
Мимо Курьи бегу на речку, скорее всего, дети там. В период весеннего половодья река сильно разливается, соединяясь с Курьёй, подступает прямо к селу. Мост через Вятку сносит сильным течением. Сообщение с заречным берегом обеспечивают катера, принадлежащие колониям Лоевки и Барановки. Когда вода спадает, привозят на машинах заключённых, которые под присмотром охранников строят новый мост.
Вдоволь накупавшись, идём в село обязательно через гороховое поле. Такой ритуал. Отец сеял горох вперемешку с овсом, на зелёный корм скоту. Понимая, что поступаем нехорошо, торопливо срываем сочные стручки, засовываем в рот и за майку, заправленную в трусы. Попросту занимаемся мелким воровством и порчей посевов, проминая на поле каждый свою дорогу. Отец пробовал проводить с дочерьми «разбор полётов», но, в конце концов, оставил всё как есть. Назавтра, за компанию, мы снова шли на горох, считая поле уже своим.
Набегавшись, наскитавшись за день, приходили домой, когда уже сил не оставалось. Пока не могли залезать к бабушке на кровать, устраивались у её ног на половике и засыпали. Бабушка спускала на нас свое одеяло и, радуясь тому, что мы живы и целы, пела:
«Над серебряной рекой,
На золотом песочке
Долго девы молодой
Я искал следочки».

_________________
Кто владеет информацией - тот владеет миром

Колхозники жили бедно и трудно. Основные продукты питания давало личное подворье, лес, мужчины охотились и ловили рыбу. У каждого рыбака имелось «своё» озеро. Чтобы получить хоть какую-то наличность для покупки вещей, продавали мясо, масло, яйца, грибы и ягоды, шерсть. Мало кто из парней или девушек работал в колхозе. Большинство ушли на Кирсинский завод. Работящие и добросовестные, они становились в ряды передовиков производства, имели хорошие заработки. Обзаводясь семьями, и вовсе перебирались в Кирс на жительство.
Мне больше приходилось общаться с младшими детьми, двумя Люсями и Вовой. Отцы у девочек работали в Кирсе, Илья Турышев – в пожарной, Кузьма Андрусенко – на заводе. У Вовы Смехова, Протасова по отцу, мама тоже была заводской рабочей. Папа с ними не жил, но у мальчика имелись бабушка с дедушкой и два дяди. Вова был всегда хорошо одет и ухожен. Придя однажды к нему в гости, я впервые увидела настоящие детские игрушки: деревянные кубики, из которых можно складывать картинки, пирамидку, резиновые мячики. Но особенно прекрасна была коричневая лошадка-качалка, яркая, с нарисованным седлом. Ни у кого из детей такой не было. Очень много игрушек было у маленьких Саши и Миши Ерёминых, ну просто изобилие всяких машинок. Это хорошо запомнилось, потому что у нас с сестрой почему-то не было ни каких игрушек, кроме старой куклы Тамары с расколотой по шву головой из папье-маше, привезённой кем-то из гостей в качестве подарка. Кукол мастерили собственноручно в виде свёрнутых в трубочку тряпочек, разрисовывая лицо химическим карандашом. С такой куклой можно играть «в больницу»: сделать укол, разрезать живот для хирургического вмешательства, снова зашить ниткой и смазать рану йодом.
Совершенно особняком держались в селе Василий Андреевич Осколков по прозвищу Пима, и его супруга Анастасия Кондратьевна, соответственно – Васиха Пимиха. Когда-то он занимался частным предпринимательством, как сказали бы сегодня, катал валенки-пимы. В колхоз вступать он не пожелал, остался крестьянином-единоличником, свободным человеком. Однако иногда откликался на просьбы руководства колхоза, изготавливал инвентарь для сенозаготовительных работ: деревянные вилы, грабли, литовища. Кондратьевна тоже выходила на полевые работы, участвовала в посадке картофеля, на сенозаготовках, в хлебоуборке.
Роста он был небольшого, носил бороду и усы. Общался только с сестрой погибшего на войне брата, Еленой. Считался зажиточным. Имел два дома на одной усадьбе, один – жилой, а второй – так, про запас, без окон. Держал много скота: порой не одну корову, телят, много овец, свиней, кур. Чтобы содержать такое хозяйство, этот мужичок трудился от зари и до зари. Сено косил на разных полянках, на окраинах леса, предварительно вырубая кустарники и деревья. Эти угодья так и назывались – Пимины нищенки. Дрова тоже заготавливал в колхозных лесах, но никто ему не препятствовал. Сено и дрова вывозил на себе, впрягаясь в санки. Запасы дров имел просто запредельные. В избе – крашеные полы, красивая высокая кровать с блестящими шариками на изголовье, на кровати – огромные богатые подушки под тюлевой накидкой. Имелась и такая редкость, как патефон. На людях Пима появлялся редко, разве что посмотреть на заезжих артистов или кино. В магазин ходила Кондратьевна. Хороший был хозяин дядя Вася, работящий, дом – полная чаша, деньжата водились. Одно плохо – не имели они детей. А для бездетного самое страшное – старость. Кондратьевна преставилась вперёд мужа. Исчез из дома уют. Старый Пима почти ослеп.
Беда случилась, когда наша семья уже переехала в Кирс. Беспомощностью старика воспользовались недобрые люди. Сначала без его согласия увезли овец. «Это кирсинская колдунья навела на меня морок, и я не смог ей помешать», – рассказывал он. Потом, как бы шутя, некоторые стали допытываться, где он прячет накопленные деньги. «Ходить по ним будете, да не найдёте», – отвечал он. Однажды, тёмной ночью, трое молодых людей проникли в дом, вытащили старика из постели, надели на голову мешок и избивали до тех пор, пока он не указал на тайник. После такой расправы Пима оглох и после скончался. Кто совершил злодеяние? Родные считают, что кто-то из сельских.
Это свершится потом. А пока колхоз «Север» с его большими и маленькими обитателями живёт в ритме, заданном природой.

_________________
Кто владеет информацией - тот владеет миром

Смена времен года каждый раз привносит в жизнь человека, особенно ребёнка, определённое обновление, новые эмоции, новый опыт. С началом весенней капели пробуждается земля, обостряются запахи, пригретые едва потеплевшими солнечными лучами, неистовствуют воробьи и синицы, радуясь тому, что пережили долгую зиму.
В огороде у бани папа снимает с шеста скворечник, чистит его и вновь водружает на место. Скоро опять прилетят «наши» скворцы, будут начирикивать свои чудесные песни, а потом, как и все живое, – обустраивать своё жилище и выводить потомство. Волнуется скотина, застоявшаяся в душных хлевах, предвкушая вольные выпасы и выгулы. Здесь тоже появились забавные малыши: телята, ягнята. Куры, жившие в избе в специальных клетках-садках, становятся более «разговорчивыми», начинают нести яйца. Скоро их переведут на летнее содержание во двор. Как только какая-нибудь из несушек «нахохлится», значит, у неё поднялась температура и она готовится стать «мамашей». В гнездо на сеновале мама кладёт с два десятка свежих яиц, и умная квочка усердно высиживает цыплят, изредка покидая нагретую кладку только для того, чтобы наспех попить водички и поклевать зерна. Через определённое количество дней происходит чудо – из яиц вылупляются цыплята. Пробив своими крошечными клювиками скорлупу, они извещают мир о своем появлении слабеньким писком. Не все цыплята появляются одновременно, и курица-мать может покинуть гнездо, чтобы водиться с долгожданными малышами. Тогда остальные погибнут, не появившись на свет. Чтобы не отвлекать курицу, мама забирает птенцов в дом и помещает в корзину. Наконец, процесс инкубации завершается, все дети воссоединяются с матерью. Всё семейство существует отдельно от остальных кур. Наседка строга и бесстрашна, защитит птенцов от любого врага. Очень забавно наблюдать за тем, как она учит малышей отыскивать в земле зёрнышки, букашек и червячков, как ласково «разговаривает» с ними, как они понятливы и послушны. Во время «тихого часа» весь выводок забирается под крылья мамаши, высовывая наружу только жёлтенькие клювики.
Был как-то в хозяйстве очень грозный петух. Взрослые с опаской проходили мимо нашего двора – на всех мог напасть. Однажды его жертвой стала маленькая Гета. Атаковав её у ворот, он взлетел ребёнку на голову и, хлопая крыльями, принялся злобно клевать в лицо. К счастью, дома была соседка, ночной сторож тётя Лена, которая услышала крик. Гету, с залитым кровью лицом, она отбила от озверевшей птицы, умыла. К счастью, женщина подоспела вовремя, глаза остались целы. Вечером пришёл с работы отец, молча взял ружьё и прямо у ворот застрелил петуха.
Мы, дети, вездесущи. Первыми отмечаем даже самые незначительные изменения окружающего мира. Ещё не везде сошел снег, а мы идём на промысел первой зелени, которую можно съесть. Рискуя промочить ноги, собираем в болоте так называемые «вострики» – траву с пушистыми серыми головками, растущую на кочках. Откусывали только чуть сладковатую нижнюю часть суставчатого стебля. Природный инстинкт заставлял восполнять недостаток витаминов за счёт поедания едва появившегося на межах щавеля, стеблей и корневищ других растений, хорошо нам известных, сосновых молодых шишечек – сиверихи. Дома на столе появляется нехитрая еда – квас с молодым тёртым хреном, окрошка с зелёным луком. Казалось, что ничего на свете вкуснее нет. Без всякого преувеличения скажу, что мы никогда не болели, хотя росли далеко не в тепличных и не в стерильных условиях. Вне дома никто за нами не следил.
Весной открывали овощную яму. Заложенные с осени картошка, свёкла, морковь и репа сохранялись там отлично. Сладкую ямную картошку тоже ели в сыром виде, нарезав ломтиками.
Праздник Пасхи – день особый, знаковый, светлый во всех отношениях. Его ждут все, от мала до велика, к нему тщательно готовятся. Праздник знаменует окончание холодов и наступление тёплых дней. В избах обметают паутину, скопившуюся за зиму по углам, вынимают зимние рамы, моют окна, чистят и скребут кухонную утварь, моют полы и настилают чистые половики, выносят на солнце тёплые вещи, подушки и одеяла. Уборка идёт в чулане и во дворе. Обязанность детей – вымести голиком территорию вокруг дома. Мама печёт пироги и шаньги, большой рыбник по-деревенски, конвертом, красит яйца луковой шелухой, делает спускное пиво на ржаном солоде, с хмелем. Для нас папа подвязывает во дворе верёвочную качель.
Однажды вечером папа объявляет: «Идём на озеро слушать соловья». Хотя соловьиное пение и в селе было хорошо слышно, но увидеть папино озеро очень хотелось. Всей семьей отправляемся на заречный берег, поворачиваем влево и идём в сторону сенокосных угодий. Затем поворачиваем вправо, в лес. Воздух насыщен запахом цветущей черёмухи, лес наполнен гомоном птиц. Вот оно, Дюково озеро. Ветки кустарников склоняются к самой воде, создавая вид сказочный и таинственный. Папа вытаскивает на воду лодку, и мы с ним плывём по тихой воде к едва заметной на поверхности линии поплавков. Веслом он подцепляет верхнюю верёвочку и поднимает часть сети с запутавшимися в ней рыбками.
Это была единственная прогулка всей семьей, и потому она так запомнилась.
Лето – пора разнообразных игр и развлечений. У нас нет специально оборудованной детской площадки, да она и не нужна. Лапта или игра в «чижика» не требуют особых условий или приспособлений, но они такие захватывающие, развивают смекалку, ловкость и физические данные. Почему современные дети не знают этих игр? В маленьком лесочке за Курьёй, который мы называем островом, играем в войну: строим шалаши и блиндажи, ходим в разведку в тыл условного врага, добываем «языка», проводим боевые партизанские вылазки. Для игры в прятки не менее идеальные условия предоставлялись рядом колхозных амбаров и часовней. Поскольку рядом была река, то плавать учились рано. В возрасте десяти лет я умела управлять лодкой, как одним веслом, так и двухлопастной бабайкой.
Иногда старшие дети хулиганили – дразнили одного одинокого старичка по имени Иван, по прозвищу Король. Старик был «не в себе», жил один. На селе появлялся редко, ходил только до магазина. Дети преследовали его и кричали вслед: «Ваня-Король, Ваня-Король». Такими же криками сопровождали до дома. Он ругался, запускал в обидчиков камнями и палками. Дома подходил к окну и, делая вид, что звонит по телефону, кричал: «Москва? Товарищ Сталин...» – и дальше излагал просьбу наказать таких-то хулиганов.
И отец рассказал нам историю помешательства этого человека. У него были жена и дети. Работал на речной переправе. Однажды какие-то чужие люди попросили перевезти их на заречный берег. Решив не платить, они побили Короля и выбросили из лодки посреди реки в холодную воду. Иван смог выплыть, но рассудком помутился. Однажды он исчез из села. Говорили, что забрали к себе сыновья.
Лето манит в лес, на луга, за реку. Природа изумительная. Чтобы попользоваться её дарами, далеко ходить не надо: на ближних полянках и лесных опушках найдёшь землянику, костянику и полянику, хочешь брусники – пожалуйста, на домашнем берегу много черёмуховых кустов, шиповника, вдоль заречного берега растёт смородина, чёрная и красная, за кладбищем – многокилометровое болото с голубикой и черникой: зайди с краю, отведай.
А взрослым часто ходить в лес некогда. Транспортных средств не имели. Ягод да грибов брали столько, сколько могли унести в кузове да в корзине.

_________________
Кто владеет информацией - тот владеет миром

Лето – сенокосная пора. Участки под покосы распределялись между колхозниками по жребию. С установлением сухих дней спозаранок выходили косцы, а затем семьями работали на уборке сена. Весёлое время! Солнце, аромат трав, еда на свежем воздухе, купание в речке, сон под открытым небом.
В период отпусков в село съезжается множество отдыхающих, особенно городских, чтобы погостить у родственников,. У нас таковых – множество: папины сёстры, мамина сестра, тётя Нина, мамины три тётки. Жили подолгу. Встречались – плакали, расставались тоже со слезами. Каждый день – как праздник, с широким застольем, с разговорами, с воспоминаниями. Мужчины быстро сходились с папой, их общие интересы – охота да рыбалка.
Детей в селе становилось много. Мы быстро знакомились, вовлекали в свои игры, ходили в лес и на речку. Через короткое время уже трудно было отличить городских от деревенских – все одинаково громко орали, бегали стайками.
В один прекрасный день папа уехал на какой-то колхозный форум в Москву, где посетил Сельскохозяйственную выставку. Оттуда он привёз различные проспекты с видами красивых выставочных павильонов, с фотографиями представителей лучших пород лошадей, коров, свиней и овец. Запомнился конь по кличке Квадрат. Вскоре на конном дворе появился похожий красавец Курган, чёрный, высокий, тонконогий, очень горячий. Откуда он взялся? Бедный колхоз «Север» не в состоянии был сам купить чистокровного скакуна. Вероятно, его одолжили на время для улучшения местной породы. Однако наши люди, опытные, всегда имевшие дело с лошадьми, не могли с ним сладить. Курган не подчинялся ни кому. Нужен был специалист. Конь бился в тесном стойле, пытаясь прорваться к кобылам, а те со страхом смотрели на него. Однажды утром коня нашли мёртвым с разбитой головой. Со слезами провожали мы подводу, увозившую Кургана на скотное кладбище. Впоследствии, идя мимо на прогулку, заходили на его могилку, клали цветы.
Конец лета, преддверие осени. Выбирается сухой погожий день для обмолота ржи. Ржаные снопы давно свезены на гуменник, расположенный за селом. Здесь, под большим навесом, снопы сложены по периметру колосьями вовнутрь, образуя стены. Внутри поставлена молотилка, подведено электричество. Люди расставлены по местам. Включается рубильник – и процесс начинается. Отец вилами подаёт первый сноп на молотилку. Там женщина разрезает серпом перевясло, разваливает сноп и подает колосьями в молотилку. Солома отбрасывается в сторону, зерно ссыпается в мешки. Голоса людей тонут в грохоте машины, в воздухе пыль и запах ржаного поля. Вскоре через образовавшиеся проёмы вовнутрь начинают попадать воздух и вечерняя прохлада. Снаружи растёт копна соломы. Подросток ловко обхватывает её верёвочной петлёй, «подбивает» ногой края и, сидя верхом на лошади, оттаскивает в сторону, где уже вырос большой соломенный скирд. С небольшими перерывами работа длилась, порой, до ночи, но обязательно доводилась до конца.
Потом отца свалил острый приступ радикулита. Он едва переставлял ноги, ходил с палкой, в валенках. Вызванная с Торфа медичка сделала новокаиновую блокаду. Болезнь ещё долго мучила его, так как требует серьёзного лечения.
Осенью праздновали День колхозника. Готовились основательно. На собрании распределялись обязанности по приготовлению стола: кому делать выпечку, кому – брагу и пиво, овощные, грибные и мясные блюда. В первый день стол накрывали в доме у Александра Васильевича. Из колхозников если были молодые да холостые – хмельного не употребляли. Стол делали очень богатым. Постепенно завязывался разговор. Освежиться выходили на берег реки и пели под гармонь. Далеко над рекой разносилось дружное, красивое, сильное многоголосье, в котором выражались и горечь потерь, и любовь, и надежда. Потом вдруг переходили на пляску с озорными частушкам, танцевали вальс и танго. В такие часы забывали о ссорах и обидах, потому что, живя в маленьком селе, в довольно замкнутом мире, где люди связаны не только общим делом, но и родственными узами, отгородиться от людей не получится. На другое утро накрывался стол у нас дома. Снова все собирались, допивали и доедали вчерашнее, приходя в себя. После праздника дружно выходили на работу. Пьянства на селе не было, слова «алкоголик» не знали.
Осенью начинались занятия в школе. Моя сестра – первоклассница. Ей купили портфель, учебники и тетрадки, пенал, ручки и карандаши, счётные палочки. Учительница, Любовь Илларионовна Лусникова, уговаривала родителей меня тоже отправить учиться, так как из-за малого количества детей школу могли закрыть. Но мне всего шесть лет, и родители не соглашаются, хотя я читаю с пяти лет, умею рисовать, знаю цифры. Мной досконально изучен букварь, который когда-то покупал папа, уже выстрижены из него все картинки, а корочками мама накрывает кринки с молоком. В общем, главный учебник пройден «от корки до корки». А поскольку детских книжек не было, то я «изучала» журналы по сельскому хозяйству, «Справочник агронома-овощевода» с яркими картинками – изображениями колорадского жука, бабочек-вредителей, «заболевших» помидор и других растений и их плодов.
Школа располагалась в здании на берегу Курьи. Тут же, через стенку, жила семья учительницы. В селе скучно, старшие дети на занятиях, и я постоянно торчу в коридоре с надеждой, что меня пустят на урок. Пустили же маленького Филипка заниматься в классе, как писал Толстой! И меня пускали, усаживали на последнюю парту, давали карандаш с бумагой и велели сидеть тихо. Я ходила как вольный слушатель. Дома любимой стала игра «в школу».

_________________
Кто владеет информацией - тот владеет миром

В колхозную бытность председательский дом служил своего рода гостиницей. Часто заезжали знакомые отца, военные из колоний, ночевали ревизоры, друзья родителей. А однажды в село прибыл цыганский табор. Одна семья жила у нас. Там были мужчина, две женщины и три рёбенка. Они мылись в нашей бане, готовили еду на нашей кухне. Женщины гадали, старшие мальчик и девочка пели и плясали. Мальчишка был примерно нашего возраста, поэтому сразу вошёл в коллектив. Вечером, греясь на печке после катания с горки, мы рассказывали друг другу разные истории. Иногда он напевал: «Ты – цыган, я – цыган, оба мы цыгане. Ты – в карман, я – в карман, оба мы в кармане».
Потом, почему-то зимой, побросав полуодетых детей в перины, цыгане умчались на своих конях дальше, охмурять таких же наивных колхозников.
Иногда по выходным захаживали молодые люди. В комнате устраивалась парикмахерская. Парни предпочитали подстригаться у отца. Он стриг и ножницами под расчёску, и машинкой. Денег не брал, поэтому приносили бутылку водки, хотя сами не пили. Между делом велись длинные разговоры о войне, об армейской службе, о делах на заводе, обсуждались разные житейские проблемы, планы на будущее. Когда у нас появилась радиола «Кама» и пластинки к ней, то за компанию с парнями стали приходить девчата. Нашей с сестрой обязанностью стало развлечение публики. Мы проигрывали пластинки, предварительно объявляя название. Кроме народных песен, частушек в исполнении Лидии Руслановой, звучали вальсы, танго, голос несравненного Рашида Бейбутова, мелодии только что вышедшего на экран индийского фильма «Бродяга» с Раджем Капуром в главной роли, музыка и песни из фильмов «Разные судьбы», «Весёлые ребята».
Приходил побеседовать глухонемой Володя Смехов. Язык жестов у него был сугубо свой, постороннему человеку не понятный. Я удивляюсь, как и о чём папа мог разговаривать с ним часами.
Радио для каждого имело большое значение. Не все читали газеты и журналы, но радио слушали все. Помимо новостей об успехах тружеников предприятий, полей и ферм, трансляции материалов пленумов и съездов КПСС, по приёмнику часто звучала классическая музыка в исполнении лучших оркестров, лучших музыкантов, пианистов и скрипачей, слушали романсы и оперные партии в исполнении Козловского, Лемешева, Георга Оттса, замечательные произведения для детского хора. В определённые часы включались художественные чтения для детей и взрослых, так называемый «Театр у микрофона». В другие дни и часы транслировался концерт по заявкам радиослушателей. Любимой песней всей нашей семьи была «Земля целинная». Как только диктор объявлял её, все бросали всякую работу, усаживались у приёмника и, затаив дыхание, слушали как бы приближающиеся звуки гармошки, голоса:
«Родины просторы, горы и долины,
В серебро одетый зимний лес грустит.
Едут новосёлы по земле целинной,
Песня молодая по земле летит.
Ой ,ты, дорога длинная, здравствуй, земля целинная,
Здравствуй, простор широкий, весну и молодость встречай свою».
Как-то, проходя мимо здания конторы, где в отдельном помещении жили заводские шефы, приехавшие на уборку картошки, я услышала из окна необычайной красоты мелодию и удивительно красивый и проникновенный голос. Я не знаю, что со мной случилось, но из глаз полились слёзы, а всё меня сотрясли рыдания. Зажав ладошкой рот, я слушала, не в силах уйти, боясь в то же время, что меня кто-нибудь заметит и спросит, почему я плачу, и я не смогу объяснить своё состояние. У нас не принято было проявлять на людях какие-то тонкие чувства. Спустя некоторое время я вновь услышала этот голос – голос Робертино Лоретти. Удивительный мальчик, удивительный талант, равного, на мой взгляд, не было и нет.
Кино – это событие. Получив соответствующее сообщение по телефону, папа даёт нам поручение всё организовать. Вечером мы обходим все дома, приглашаем на сеанс, сообщаем время и название картины. Стайкой бежим на край карьера встречать с Торфа киномеханика Вику Кожевникову или Марию Васильевну Аверину, чтобы помочь донести банки с кассетами. Пока механик устанавливает экран и аппаратуру, перематывает плёнку, собирается народ. Билет стоит 5 копеек. За труды нас пропускают бесплатно. Демонстрировались фильмы, ставшие классикой нашего кинематографа: «Чапаев», «Тихий Дон», «Поднятая целина», «Иван Бровкин» и «Максим Перепелица», «Весёлые ребята», «Свинарка и пастух», «Карнавальная ночь».
Запомнился фильм «Я буду танцевать» с Махмудом Эсамбаевым, выдающимся танцором того времени в главной роли. Большинство фильмов – музыкальные. Зарубежные фильмы открывали другой мир, где другой быт, манеры, одежда, другие мелодии.

_________________
Кто владеет информацией - тот владеет миром

Мало кто приезжал в село на жительство. Чаще его покидали коренные жители, особенно из молодых. Старики вымирали, «переселяясь» на местное кладбище.
На левой стороне центральной улицы жила-была старушка. На селе её звали просто Анна Королиха, или Алёшиха Рыжая. Жила одна, считалась богатой. Дом – пятистенок с двумя жилыми половинами, солидные надворные постройки, указывавшие на то, что в прошлом хозяева держали лошадей. Вторую половину дома она сдавала квартирантам. У неё и жила мамина семья до войны. Рассказывали, что свои амбары хозяйка сдавала в аренду под магазин, принадлежавший организации «Смолкокыра». Рабочие этой организации гнали сосновую смолу. Кокырой у нас называли нижнюю часть большого дерева. Жили в лесу, в бараке. А однажды мы с мамой набрели на останки строения – нижние венцы сруба, заросшие мхом.
Рассказывали, что съехавшиеся на похороны старушки родственники нашли в сундуках, помимо всякого добра, много золота, из-за чего крупно поссорились. Да, бедному человеку от такого богатства немудрено и с ума сойти. Уже лежал снег, когда все постройки разобрали и свезли в Кирс. И мы, ребятишки, пошли на развалины в надежде тоже найти что-нибудь из случайно оставленных богатств. И ведь нашли. Трофеями стала связка новых деревянных ложек, очень необычной конусообразной формы красивые бутылки из-под какого-то дорогого вина и малюсенькая круглая баночка с душистым земляничным кремом, тонко разрисованная чёрным по серебристому.
Зиму прожить – не поле перейти. К зимовке сельчане готовятся основательно: сушат и солят грибы, мочат бруснику, бучат кипятком и с вереском кадушки под квашеную капусту. Варенья не варили, ягоды (малину, черёмуху да голубику) сушили на противнях и ссыпали в полотняные мешочки. Огороды держали большие, по 20 соток и более. Сажали много картошки, капусты, репы, моркови, лука и свёклы. Часть корнеплодов, таких, как репа, морковь да свёкла, шла на паренки. Овощи разрезали на кусочки и в больших глиняных корчагах парили в печке. Затем вялили на противнях в печи. Получалось вкусное и полезное лакомство для детей. Кадушки с квашеной капустой и солёными грибами хранили в чулане, на морозе. По надобности рубили сечкой, оттаивали – и, пожалуйста, хоть в щи, хоть так ешь с горячей варёной картошечкой. Тут же, в чулане, у каждой хозяйки имелся большой ларь для белой и ржаной муки. Крупы – в глиняных корчагах под плотными крышками – от мышей.
С установлением морозов «убирают» лишний скот – на мясо, с целью экономии кормов оставляя ограниченное количество на потомство. Мясо развешивается на длинной перекладине в виде крупных кусков, чтобы не выветривалось. Тут тебе и свинина, и телятина, и баранина. Рубятся головы молодых петухов и тех кур, которые кукарекают. По застывшей реке свезено с заречных лугов сено и смётано на сеновалы и в стога около хлевов. Под навесы уложены в поленницы сухие дрова, освободив место для зимних заготовок. Регулярно, утром и вечером, топится печь. В доме пахнет топлёным молоком, вкусными томлёными мясными щами. Ничего нет вкуснее блинов и оладий, испеченных на поду, перед печью, с «толстой» домашней сметаной. По праздникам пекутся пироги – мясные, морковные, гороховые, рыбник «конвертом», где рыба – кусками или целиком, под луком, без лишних специй – придаёт изделию сочность и особый, натуральный аромат.
Зимой уже нет на столе жирных румяных карасей. Зато иногда попадают в плетёные «морды» налимы. Ближе к весне в Курье начинает «душиться» рыба. В замкнутом водоёме ей не хватает кислорода, и она выплывает подышать у проруби. Ночью мужчины прорубают лёд в нескольких местах и караулят с фонарями. Подплывающую рыбу вылавливают сачками или острогой.
Целыми днями мы пропадаем на горке у школы, катаемся на деревянных санках, сделанных родителями. От постоянного валяния в снегу одежда становится тяжёлой, мокрой. Широкие шаровары образуют с валенками общий монолит. Дома просто вылезаешь из этой неразделимой конструкции и ставишь её на печь. Само всё растает и отделится.
Появление лыж позволило совершать прогулки в зимний лес, делать новые открытия. Здесь можно увидеть следы зайца и каких-то других зверушек, обнаружить «кузницу» дятла и тихонько понаблюдать, как ловко он добывает семечки из шишек. Лес зимой выглядит совершенно иначе, нежели летом. Здесь тишина и покой, сказочная загадочность. Даже разговаривать не хочется.
На Новый год в школьном зале установили ёлку. Наряд для неё готовили заранее, из бумаги, раскрашенной цветными карандашами, вырезали и склеивали варёной картошкой флажки и цепи. Всё красиво развешано на ветках. Тут же – сверкающие разноцветные стеклянные бусы, разные игрушки из картона, стекла и ваты, бутафорские большие конфеты. Наверху – звезда, а от неё в четыре угла зала расходятся гирлянды из ярких полосок разноцветной стружки. Всё впервые, всё необычно, радостно. Впервые в жизни мы кружились в хороводе вокруг ёлки и пели песни.
Отдыхают под снегом просторы лугов и полей, реки и озёра. Как бы в унисон с природой замирает и сельская жизнь. Основная деятельность в хозяйстве сосредоточена на скотном дворе. На кухне, на большой плите, в огромных чанах варятся картофель и брюква, заваривается комбикорм для свиней. Скотина на зимнем содержании. Лошади – в стойлах, каждая отдельно. Запасы сена постоянно пополняются. Каждый воз сначала взвешивается на огромных бревёнчатых весах, затем по деревянному настилу лошадка затаскивает его наверх, на огромный сеновал. Здесь в потолке над каждым стойлом сделаны отверстия, через которые сено порциями спускается прямо в лошадиные кормушки-ясли. Всю зиму вывозится на поля навоз, сваливается в большие кучи, где к весне перепревает, становясь удобрением.
Наиболее оживлённое место на дворе – конюховка, крепко пропахшая конской сбруей и потом. На деревянных штырях висят на стене комплекты конской упряжи: седла, хомуты, дуги, вожжи, чересседельники, подпруга и прочее, индивидуальные для каждой лошадки. Имя лошади – на табличке. Вдоль стен – толстые лавки, стол. Посередине – печка. Около печки на цепях висит массивный деревянный топчан, лежанка для конюха или сторожа. Всегда хотелось залезть на это странное сооружение и покачаться. Отпугивали только клопы, нагло, в больших количествах и навечно поселившиеся в щелях.
Обязанности конюха исполняет Анна Семёновна Утёмова, или просто Семёновна, жена Алёши Дашечкина, «на лицо ужасная, но добрая внутри». Коней она очень любит. Если лошадь с седоком где-то задерживается, Анна Семёновна не уходит домой, ждёт, порой, до ночи. Возница может позволить себе даже вздремнуть в санях, будучи уверенным, что конь отлично знает дорогу домой, что у ворот двора он будет стоять и громко фыркать, извещая о своём прибытии.
Допоздна задерживается, как правило, только председатель, ездивший по делам в райцентр, в Омутнинск. Путь не близкий. Лошадка у него особая, не рабочая, выездная. Это серый в яблоках конь по кличке Зорик. Сбруя у него особая, украшенная медными заклёпочками, с кисточками. Летом отец ездит верхом в седле, а зимой запрягается маленькая, на двоих, кошёвка на узких полозьях, выкрашенная в чёрный цвет.

_________________
Кто владеет информацией - тот владеет миром

Зимний день короток, зато вечера длинные. Управившись со скотиной, семья собирается в избе. Маме нужно переработать овечью шерсть и навязать всем домашним носков. Она растеребливает клочки шерсти, прядёт, вережит с помощью веретена, делает нитку. Можно вязать изделие. Чаще вязали из нестиранной пряжи – так спицы не выскальзывают. Иногда она достает швейную машинку и что-нибудь шьёт либо чинит одежду.
У папы руки тоже всегда заняты. Для каждой работы – отдельный инструмент. Он то патроны заряжает, то подшивает валенки, то вяжет сети. Из принесённых с мороза душистых черёмуховых прутьев плетёт рыболовные «морды» или корзины, решётку для белья. В решётках бельё возили на санках на реку – полоскать. Иногда отец рисует с нами, иногда, собрав всех на высокой родительской койке, читает вслух какой-нибудь взрослый роман. Между делом часто рассказывает нам с сестрой сказки про царей и царевен, про Емелю-дурака, про Кощея Бессмертного и Бабу Ягу. Когда забывает текст, то сочиняет на ходу, да пострашнее. После таких сказок Гета не может ночью заснуть и плачет под одеялом до тех пор, пока родители не забирают её к себе в постель.
Я была посмелее, но один и тот же навязчивый сон мучил меня в раннем детстве систематически. Засыпая в жарко натопленной и душной избе, я, находясь в каком-то промежуточном состоянии между сном и явью, ощущала себя в каком-то тёмном замкнутом пространстве, которое подвижно, живое и пульсирующее. Мне очень плохо, я задыхаюсь. Спустя, наверное, уже пять десятков лет, я решилась рассказать сестре об этом странном сне. Она просто объяснила, что это вспоминается момент рождения.
Возвращаясь к описанию персонажей, не могу обойти вниманием семью ещё одного нашего соседа, которого все звали Петя Овдин. Это брат бабушки Елены, значит, Петр Михайлович. Папа рассказывал, что Овдей звали их мать, папину бабушку по матери. Она была высокого роста и ходила с толстой палкой. Дядя Петя тоже был высоким. При мне он был уже стареньким и больным, из дома почти не выходил. Имел взрослых детей. Со второй женой Марией, или Маремьяной, младшей своей дочерью, черноглазой яркой красавицей Тамарой и пасынком Геннадием он проживал в просторном доме-пятистенке с двумя жилыми половинами. Тетя Маруся была отличной хозяйкой. По праздникам в дом съезжались гости из Кирса. Его старшая дочь, Любовь Петровна, учительница, Чугаева по первому мужу и Павловцева – по второму, имела несколько сыновей. Мальчики все были красивые, чернявые, модно одетые. Многочисленные родственники Марии, по прозвищу «Зайцы», приезжали на собственных лошадях. Все нарядные, женщины – в больших ярких платках с кистями. У них, наоборот, из детей в основном были девочки. Их иногда оставляли на лето в селе, и мы вместе играли.
Мне запомнилось, каких чудесных кукол им мастерила тетя Маруся! С головкой, с ручками. Пришивала волосы из расчёсанной кудели, заплетала в косу. Наряжала куколку в платье, подвязывала ярким передничком, на голову – платочек. Всё так ловко, пропорционально, аккуратно!
Однажды в село приехала на практику молодая девушка Неля. По специальности то ли бухгалтер, то ли экономист. Красивая, как артистка Вивьен Ли, просто глаз не отвести. Поселилась девушка на квартире у дяди Пети. Сын Марии, Геннадий, и Неля крепко влюбились друг в друга. Вскоре парень уехал служить. Красавица и молодой моряк обменивались письмами, мечтали о встрече. Три года разлуки – срок достаточный, чтобы расстроить чувства молодых. До мамаши донеслись слухи, что Неля флиртует с мужчинами. Устроив скандал, Мария выгнала квартирантку и сообщила обо всём сыну. Неля перевелась на кабельный завод. Помню день возвращения Гены со службы. В матросской форме, хмурый, он прогуливался у дома, избегая людей. Он узнал, что девушка перед ним ни в чём не провинилась, но отношения безвозвратно разладились. Позднее она встретила другого мужчину и уехала из Кирса. Заводчане рассказывают, что личная жизнь её сложилась не совсем гладко. Из жизни она ушла очень рано.
Скоро дядя Петя умер и был похоронен на екатерининском кладбище. Его могила отличается от других необычайной длиной, она давно стоит, к сожалению, без креста. Дом перевезли в Кирс.
Поскольку молодёжь покидала село, детей становилось всё меньше, и школу закрыли. В первый класс мне пришлось идти за три километра в посёлок с органическим названием «Торф». Путь лежал через поля, болото, через маленькую речушку, перелесок; далее тропинка тянулась по сухому болоту вдоль карьера, где когда-то добывали торф, поднималась вверх. Еще немного пройти по посёлку – и вот она, школа, с большими окнами, с двумя классными комнатами, с просторной и светлой учительской и раздевалкой. Туалет – на улице. Мой первый учитель – мужчина, очень молодой яркий брюнет, очень красивый, только что отслуживший в армии. Зовут его Виталий Александрович Куклин. Он сразу располагал к себе своим ровным характером, спокойным голосом с выговором на «о», а ростом, походкой и движениями был похож на папу. Он никогда не повышал на детей голос, а мы его уважали и слушались и очень гордились, что наш учитель – мужчина. Он вёл первый и третий классы, занимавшиеся в одной классной комнате.
Гета была уже в третьем классе, так что мы с ней занимались в одной комнате, у одного и того же учителя. Думаю, что совмещённость классов сыграла для меня не совсем положительную роль. Я с прохладцей относилась к программе первого класса, где нового мало что находила, невольно отвлекалась на материал, преподаваемый третьеклассникам. Каллиграфический почерк у меня так и не выработался.

_________________
Кто владеет информацией - тот владеет миром