Школу мы посещали с желанием. Здесь стали пользоваться библиотекой, обменивались книжками с поселковскими детьми. Расширился наш кругозор и круг общения, развивалась речь. Недопустимым было пропускать уроки даже по уважительной причине.
Как-то ударил сильный мороз. Нас одели потеплее, обвязали поверх пальто большими тёплыми шалями, на руки надели двойные варежки. Все собрались у конторы. В определённый час заводской гудок возвестил, что в школу ходить не нужно. Все отправились по домам, а наша Гета рвалась в дорогу. Мама бегала за ней вокруг конторы, а та громко ревела и доказывала, что Виталий Александрович будет недоволен. Тогда впервые авторитет учителя оказался выше родительского.
Но однажды чуть не дошло до трагедии. В тот день в школу почему-то мы, малыши, шли одни. Сильно мело. Выйдя к карьеру, в темноте и в метели мы сбились с пути и провалились в котлован. Пытаясь выбраться, проваливались всё глубже. Одежда связывала движения. От усилий все взмокшие, мы барахтались в снегу, рискуя потерять портфели. В момент короткого затишья, когда глаза немного привыкли к темноте, мы поняли, в какую сторону должны двигаться, где берег котлована. Наверху – холод и пронизывающий ветер. Пока проходили длинный путь по открытой местности, промёрзли насквозь. Пальцы рук уже ничего не чувствовали, ручки портфелей примёрзли к негнущимся варежкам. В школе, кое-как раздевшись, прильнули к только что истопленной печке. Помню, как я плакала от адской, пульсирующей боли, когда обмороженные руки стали «отходить». Из учительской вышел Виталий Александрович. Поняв, в чём дело, он посоветовал приложить к рукам снег. Потом он попросил отца организовать доставку детей на зимний период.
Возницей назначили вернувшегося со службы Петю Фроловича Утёмова. В назначенный час к школьному крыльцу подавался гужевой транспорт. Под завистливые взгляды маленьких аборигенов мы забирались в плетёную коробушку, выстланную сеном, и отправлялись по зимнику в приятную дорогу. Развлекая нас, Петя запевал: «Когда я на почте служил ямщиком, был молод, имел я силёнку...»
Иногда, проезжая мимо, нас с сестрой забирал папа. Прокатиться в кошевке на Зорике – всё равно, что на «Мерседесе». Легко скользят саночки по наезженной колее, «пляшут» по бокам коня кисточки на длинных кожаных ремешках, звенит бубенчик под дугой. Речка Сенчиха замерзала не сразу, у берегов долго оставались промоины с жёлтой водой, ненадёжен был лёд под дорогой. Место опасное. Проезжать нужно было быстро, умело. На берегу Зорик приостанавливался, сосредотачивался, и под команду «Гр-р-рабят!» перемахивал речушку, быстро вытаскивая возок на другой берег. Он понимал команды, кнут ему не требовался.
С поселковыми детьми мы в основном ладили. Но хулиганы везде есть. Некоторым хотелось показать нам своё превосходство. Они считали, что мы – колхоз (типа, отстой), а у них – цивилизация. Иногда группой подстерегали нас на окраине посёлка, дразнили и кидали камнями. Мы отвечали тем же.
«Цивилизация» означала определённую инфраструктуру и производство. У них на Торфу –они школа и детский сад, медпункт и столовая, клуб; очень гордились двухэтажным деревянным бараком, называя для солидности коротко: «двухэтажный», опуская унизительное «барак». На Торфу располагался аэропорт, осуществлявший, в частности, пассажирские перевозки, на третьем по счёту карьере шла добыча торфа, работала машина под названием «багер», на песчаных карьерах экскаваторами добывался песок.
Против нападений с расстояния мы ничего поделать не могли. Но однажды в классе Гета вступила с обидчиком в бой один на один. Она его так трепала и мутузила, так возила лицом об печку, что в кровь разбила нос и уши, заставила реветь. Никто из ребят не вмешался. Вышедший на шум учитель посоветовал этому Васе не связываться с девочками и не обижать других.
Считалось, что среди сельчан были и колдуны, и люди, обладающие неким даром предвидения. В чём это проявлялось – никому не ведомо. Бытовало мнение, что «что-то знали» в семье моего деда, провидцем считали Пургача. Как-то вечерком он зашёл к отцу пообщаться, так сказать, «побахорить». Мама попросила Гету поднести гостю стопку водки. Александр Васильевич выпил, поцеловал донышко и сказал Гете: «Будешь счастливой». Сестра моя верит, что судьбу ей он напророчил. Колдовским считалось семейство Андрея Сюткина.
Старшая дочь Андрея, Мария, жила в селе. Усадьба располагалась на берегу Курьи, в центре села, о чём напоминает сегодня большой старый куст черёмухи. Муж погиб на войне. Мария познакомилась с украинцем Кузьмой Андрусенко, лечившимся после ранения в кирсинском госпитале. Старшие дети, Смеховы, уже выросли. Появились на свет Толя, Ира и Люся, новое поколение. Девочки – наши с сестрой подружки. Тётя Маруся была очень строгая. Кузьма работал на заводе в транспортном цехе. Нередко он приносил с работы ветошь – обрезки красивых и ярких тканей, отходы швейного производства. В умелых руках тёти Маруси лоскуточки превращались в красивые ярко-пёстрые одеяла, в тканые и вязаные крючком половики, ими обшивались пяточки носков и варежки – чтобы дольше не изнашивались, ими играли в куклы девочки. Благодаря изделиям из пестрых лоскутов интерьер дома имел уютный, яркий и праздничный вид. Вписывался в общую картину и плакат на стене с изображёнными на нём русской и украинской девушками в национальных костюмах и надписью: «Хай живе велика родяньска дружба!».

_________________
Кто владеет информацией - тот владеет миром

Успешное ведение хозяйства позволяло родителям, как и другим колхозникам, продавать излишки продукции. У нас имелись постоянные покупатели из кирсинцев, среди заводского начальства. Покупали рыбу, мясо, шерсть, молоко и сметану, топлёное масло, овец и поросят.
Иногда рыбаки заказывали отцу лодки-долблёнки. Для изготовления такой лодки выбиралось толстое здоровое осиновое дерево. Бревно затёсывалось с концов, оформлялись нос и корма, обрабатывались рубанком и, после нанесения контура будущих бортов, по всему корпусу размещались сторожки. Сторожки – это круглые, одинаковой толщины и высоты палочки из прутьев. Их высота равна толщине днища лодки. Сторожки натирались чёрным углем с одного конца и загонялись в отверстия, рядами просверленные в корпусе заготовки, крашеными концами вовнутрь. Выдалбливать дерево нужно строго до сторожков. Благодаря им днище лодки получается одинаковой толщины по всей длине.
Следующий этап – разводка. На эту процедуру папа нас всех брал с собой. Они с мамой несли лодку, вернее, деревянную трубу, мы с сестрой – инструмент. Выбиралось место в лесу или на опушке, где есть вода. Пока разгорался длинный, узкий костёр, папа подготавливал в ведре воду, веник, прутья разной длины и стойки для лодки. И начиналось действо, не допускавшее ни спешки, ни промедления. В установленную над огнём лодку наливалась горячая вода и вставлялись прутья. Днище тоже регулярно смачивалось водой с помощью веника. Прутьями, как пружинами, борта лодки медленно начинали разгибаться. Главное – не спалить изделие, не допустить трещин. Это высший пилотаж! Лодка не должна быть «горбатой», иначе будет слишком вёрткая и неустойчивая на воде. После разводки оставалось приладить борта – набои, просмолить. Можно покрасить, кому как нравится. Долблёнки легки и удобны на небольших водоёмах.
Оставшись после войны с детьми без кормильцев, молодые вдовы пытались устроить личную жизнь. На селе без мужчины трудно. Не миновала вдовьей участи и наша соседка, тётя Лена Осколкова, получившая похоронку в самом начале войны. Она познакомилась с военным, служившим в колонии, и они стали жить вместе. Его жена умерла в годы войны, остались двое детей: мальчик и девочка. Елена родила девочку Любу. Это был её пятый ребёнок. Но оказалось, что кавалер её – ходок, завёл интрижку с санитаркой. Узнав об этом, Елена дала ему от ворот поворот. Корякин уговаривал не расставаться. Но Елена не простила. Естественно, жила она очень трудно и бедно. Работала на свинарнике – ночью на дежурстве, днём в поле, дома держала полное хозяйство, как у всех. Сама срубила себе новую баню (почему-то родственник Пима не помог), сама подшивала валенки. Ей пришлось пережить смерть троих старших детей: Гурьяна, Александра и Анастасии, ушедших из жизни во взрослом возрасте. Остались сын Виталий и Люба.
Люба была нашей старшей подружкой. В доме она выполняла любую работу. Иногда мать посылала её к дяде Васе (Пиме) помыть у них полы. За труды девочка иногда получала пряник – с наставлениями ни с кем не делиться. Но зато именно ей он отписал по завещанию дом, хотя она была ему неродной племянницей. Елена покупала девочке красивые, модные вещи, каких порой не было даже у кирсинских одноклассниц. Благодаря любви и воспитанию матери, девочка выросла хорошей и трудолюбивой, именно она была с матерью до конца.

_________________
Кто владеет информацией - тот владеет миром

Из-за нерентабельности колхоз упразднили и перевели в ведение подсобного хозяйства кабельного завода. Жизнь сельчан резко изменилась. Они стали получать зарплату вместо трудодней. По-видимому, завод выплатил бывшим собственникам определённую компенсацию за имущество. У жителей появились очень приличные деньги. Мои родители тогда разом купили разную мебель, одежду и обувь, появились тюлевые шторы и красивые скатерти. Отремонтировали дом: подлили фундамент, перекрыли новым тёсом крышу, повесили наличники.
Поголовье скота на ферме увеличилось. На Острове, за Курьёй, развели огромное стадо белых уток.
К отцу стало наведываться заводское начальство: директор завода Горбунов, его заместители Медведев и Фатьянов. Водителем директорского автомобиля была женщина, тётя Роза. В сезон полевых работ и на заготовку сена прибывали рабочие заводских цехов, управления, подсобного хозяйства. Пригонялась специализированная техника: тракторы, сенокосилки, картофелекопалка, комбайн. Во время перерывов молодёжь собиралась у костра, пекла картошку. Нам интересны их истории из многогранной заводской жизни, о вечерней школе. Ребята все доброжелательные, весёлые, по сравнению с сельскими – более открытые. После отъезда помощников нам уже казалось скучно в селе. Мы уже выросли из своего маленького мира. Хотелось туда, к людям, где большие коллективы, где жизнь интереснее.
Однажды я отправилась на заречные луга, где шли сенозаготовительные работы. Сразу за мостом простирался огромный луг, сплошь заросший белыми ромашками. Вдруг я услышала музыку. Слева стояли конные грабли, на металлическом сидении которых сидел мужчина и играл на изумительной красоты инструменте. Позднее я узнала, что его зовут Ян Шиц, что он латыш по национальности. Мужчина объяснил мне, что его инструмент называется аккордеоном. Для меня, единственного слушателя, он играл одну мелодию за другой, а я стояла среди ромашек, не находя сил сдвинуться с места.

_________________
Кто владеет информацией - тот владеет миром

Пришло время Гете идти в пятый класс. В Кирсе её устроили на квартиру к дедушкиному брату Семёну. Условия – прекрасные. Школа – близко. Однако её всё равно тянуло домой, и она каждый день ходила пешком по семь километров туда и обратно, в любую погоду.
Помню осенние вечера, когда мы, выполнив школьные задания, спешили в поле печь на костре картошку. Просто незабываемые моменты! До полной темноты засиживались у костра, как бы предчувствуя неминуемое расставание.
Как работнику завода, отцу выделили путёвку в летний пионерский лагерь. Решили отправить Гету. Купили ей соломенную шляпу, маленький чемоданчик-балетку под всякие необходимые мелочи. Сбор детей был назначен утром в центре Кирса. Ранним утром сельский лагерник, в шляпе, с балеткой в руках, в начищенных мелом парусиновых тапочках отправился в путь. Уже миновав карьер, она вспомнила, что не взяла путёвку. Проверила в чемодане – нет путёвки. Надо возвращаться. Засунув вещи под корягу, бежит обратно. Вся в поту и в слезах прибегает домой, хватает документ – и обратно. Опять бегом минует карьер, отыскивает чемодан и спешит в Кирс, боясь опоздать. Уставшая и измученная, она прибывает всё же вовремя – и падает в обморок. Сейчас мы с ней с недоумением вспоминаем этот случай. Почему родители не проводили её? А если бы обморок случился в дороге, где-нибудь у той же коряги, где её никто бы не обнаружил вовремя и где она могла бы просто погибнуть?
Но всё же из-за нас пришлось уехать из села. Когда настало время мне идти в пятый класс, мама начала уговаривать отца переезжать в Кирс, утверждая, что невозможно допустить, чтобы девочки так далеко ходили пешком, что это далеко и небезопасно. И разломали новую крышу, разобрали дом, оставив монолитный фундамент. Продали на Торфопосёлок молодую корову, красавицу Муську, которая так и не смогла понять происшедшего. Выпущенная в чужое стадо, она принималась искать дорогу домой. Иногда, после долгих скитаний по незнакомой местности, ей удавалось прийти в село. Но радость и надежда у бедного животного сменялись недоразумением и страхом: всё здесь было на месте, только её дом и её двор отсутствовали. Как так может быть? Ведь она хорошо помнит это место, где её любили и всегда ждали. Громким рёвом она звала хозяйку, словно говоря: «Вот я, пришла, наконец, домой!» Но приходили чужие люди, накидывали на её роскошные рога верёвку и, подгоняя вицей, тащили снова в чужое место. Если её оставляли во дворе, давая привыкнуть к новым хозяевам, она сутками ревела, перестала есть и, естественно стала терять молоко. Расстроенная хозяйка кинулась к маме с просьбой повидаться с животным, в надежде, что та, может быть, и успокоится. И мама пришла. Она стояла и гладила Муську, а из глаз животного лились слезы. Мама рассказывала, что впервые видела, как животное плачет слезами. Муська так и не смирилась со своей участью, пришлось им её прирезать. Подробности этой истории мама рассказала нам значительно позднее.
Но мы, молодые, радовались, что переезжаем в Кирс. Мы ушли в большой, новый мир, не оглядываясь. Большая школа предоставляла много возможностей для развития, открывала новые горизонты. Мы встретили много прекрасных учителей, которым я теперь готова низко поклониться – всем и каждому в отдельности, мы влились в активную общественную жизнь. Все школьные годы мы с сестрой были участницами школьного хора, руководимого прекрасным педагогом Ниной Николаевной Гусевой, обе пели в ансамбле. Глубоко благодарна классному руководителю Нине Николаевне Плотниковой, которая научила нас дружить, водила в дальние походы. Мы полюбили большой и дружный школьный коллектив, в котором прекрасно уживались старшие и младшие школьники, где не существовало разделения на богатых и бедных, хотя в действительности семьи детей были разного материального уровня.
Не буду вдаваться в подробности, но папа очень тяжело пережил переезд. Выйти из глубокой депрессии ему помогла мама. На заводе ему предложили должность директора подсобного хозяйства. Но мама сказала категорическое «нет». Она заявила: «Иди в рабочие – и ни кому ничего не будешь должен». Так он устроился бронировщиком в самый большой цех – одиннадцатый. Работа очень тяжёлая, шумная. Однажды он провёл меня в цех, как бы на экскурсию. Мне всё понравилось: масса народу, всё вращается и движется – идёт интенсивный процесс производства проводов и кабелей. Отец уже освоился, выглядел весёлым и бодрым. Но мне непривычно было видеть его среди огромных грохочущих машин, среди мазута, в окружении технических запахов.
Он привык, втянулся в коллектив, быстро стал выполнять нормы, вошёл в ряды передовиков производства. За хорошие производственные показатели он постоянно награждался значками ударника труда и победителя в социалистическом соревновании, а так же ценными подарками. Со временем его начали ставить на замещение мастера цеха. Отец был председателем товарищеского суда. А если рабочие ехали в подшефный совхоз на заготовку сена, то бригадиром обязательно назначался он, Борис Григорьевич Сюткин. В юбилейные годы Победы, в торжественной обстановке ему вручали памятные медали. Он награждён Орденом Отечественной войны 2 степени. Для него это было очень важно. Как общительный человек и интересный собеседник, он приобрёл много друзей, к нему тянулись и ровесники, и молодые. Профком завода выделил ему путёвку в грузинский санаторий, где он вылечил свой радикулит.

_________________
Кто владеет информацией - тот владеет миром

С нашим отъездом село быстро опустело. Однажды летом мне довелось побывать там ещё раз. Папа с друзьями уехал порыбачить в родных местах бреднем. Я отправилась следом. Очень хотелось пройтись по старым тропинкам. На Торфу постояла у здания школы. Вспомнилась картина: залитый солнцем класс, блестят широкие крашеные половицы. Перемена. Виталий Александрович стоит у тёплой печки, заложив за спину руки. При нём мы не позволяем себе бегать и даже громко разговаривать. Играем на полу «в перышки». Использованные перья ручек не выбрасывали, собирали в спичечный коробок и играли. Перо соперника нужно было своим пером с помощью щелчка трижды перевернуть – и оно становится твоим. Игра азартная, требует особых навыков. На уроке учитель знакомит с таким понятием, как недра земли, показывает образцы полезных ископаемых – как гранит, каменный уголь, гравий, песок, слюда. Большинство из них мы отыскивали в песчаном карьере и делали коллекции. Именно тогда я решила стать геологом. В этой школе было привито уважение к учителям.
Минуя карьер, тропинка сворачивает в лиственный перелесок, где детьми мы находили грибы, собирали осенью яркие опавшие листья. За ним открывается пейзаж, с которого, казалось, художник Левитан писал своё знаменитое полотно «Золотая осень»: такая же синяя речушка с переброшенными с берега на берег двумя жёрдочками, такие же берёзки. Осенью здесь место сырое, но мы знали наизусть, куда нужно ступать: где надёжная кочка, где под чёрной торфяной водой есть коряга или жёрдочка. Дальше, пройдя речку Сенчиху и свернув к Вятке, иду вдоль старицы. Только что прошел сильный, но короткий летний дождь, и вдруг всё стихло. Буйная молодая листва кустов и деревьев, ещё не отряхнувшая дождевую воду, блестит на солнце. Всё это великолепие оглашается гомоном птиц. Такой чистый воздух, наверное, есть только в раю.
Вечером мужчины принялись варить на костре уху, а я пошла купаться. Вода очень тёплая. Я плыла по лунной дорожке, а передо мной в разные стороны из воды выпрыгивали, ловя мошку, маленькие рыбки.
С полуночи стало совсем прохладно. Я спала у костра под грудой разных тёплых вещей, а мужчины до утра балагурили под уху да под водочку.
Наутро в центре села ждали попутную машину до Кирса. Село было пустынно, исчезли почти все дома, ферма с конным двором. Село исчезло. Ни души. Но вдруг на дороге появился старик. Одной рукой он поддерживал на плече коромысло с вёдрами, другой опирался на палку. Шёл очень медленно, едва переставляя ноги. Постепенно узнаю в нём Фёдора Семёновича Утёмова, бывшего дедушкиного друга. Это последний житель села.
Прошло много лет. Сваты любезно предоставили мне свою дачу, где я могу пожить несколько дней. Моя цель – привести в порядок могилки деда и бабушки. С интересом брожу по старому сельскому кладбищу, читаю надписи, ещё кое-где сохранившиеся на крестах и памятниках, вспоминая людей, похороненных здесь. Жаль, что много безымянных могил.
У меня есть уникальная фотография сельской церкви, сделанная в 1930-е годы с заречного берега. Снимок не очень качественный, сделан с далёкого расстояния в пасмурную погоду. Но церковь видна хорошо, рядом – часовня, видны частные строения, в том числе и дом деда, по реке плывёт паром, перевозящий людей и лошадь с телегой.
Мне приходит в голову идея пройти от бывшего села по старой тропинке через Сенчиху до второго карьера, вновь увидеть знакомые места, левитановские берёзки. Никак я не ожидала, что вместо приятных воспоминаний переживу ужас. Я не нашла ни речки, ни тропинок. Всё пространство изборождено канавами с поваленными в них гниющими деревьями, между которыми плантации крапивы выше человеческого роста, под ногами – торфяная пыль. Глазу не за что зацепиться. Сердце охватил ужас. Как в страшном сне я пыталась выбраться из этого кошмара, но дороги не было, кругом всё та же картина: крапива, канавы, через которые невозможно перебраться. Вышла, только ориентируясь на линию электропередачи.
Для чего это сделано? С какой целью уничтожена и превращена в дикие, ни кому не нужные пространства природа, угроблены немалые государственные средства? И мы ещё хотим, чтобы реки наши были полноводными, чтобы в лесах жили звери, чтобы предсказуемым был климат? Этого не будет, пока человек не осознает, что он – только часть природы.
В своих неосуществимых мечтах я представляю идиллическую картину: не было войны, все живы и здоровы; руководство страны бережно относится к крестьянству, главному хранителю традиций и многовекового земледельческого опыта, умения обращаться с природой. Живёт и процветает Екатерининская община. Она владеет обширной территорией, исторически ей принадлежавшей, с лесами, полями, лугами и водоёмами, строго охраняет её, использует разумно и бережно. Руководитель – лицо выборное и строго подотчётное. Традиционный быт и труд уживаются с современностью. Здесь развитая инфраструктура, благоустроенные дома, прекрасные дороги. Люди трудятся, справляют праздники, ходят в старую церковь. Не существует таких явлений, как пьянство и тунеядство. Родители, уверенные в завтрашнем дне, рожают много детей, дети уважают родителей.
К сожалению, всё это можно описывать только со словом «бы». В стране капитализм, при котором главный приоритет – получение прибыли любой ценой. Но в глубине души каждого человека ещё живет память о земле, тяга к ней. Они содержат дачи, строят загородные дома. Но все разобщены, и ни кому нет дела до того, что происходит за забором. Теме обустройства российской деревни А.И. Солженицын когда-то посвятил целый цикл выступлений по телевидению. К сожалению, все его призывы ушли, как в песок. Решение крестьянского вопроса остается открытым.

Эмилия Борисовна Ефимова, г. Киров.

_________________
Кто владеет информацией - тот владеет миром

Я родился в 1962 году и детство своё провёл на Торфу. Прочитанное из рассказа кое что знакомо. Например когда с пацанами ходили на карьер и вдоволь нарыбачившись, начинали закидывать леску в воду со всего размаху из за головы говорили давай рыбачить как Вася Пима. Мы знали что был такой человек в Екатерине, но никогда не видели его. У меня в то время складывалось впечатление что это был человек рыбак, и немного не "друживший" с головой. В рассказе упоминается машина "багер". По словарю это экскаватор. Но это слово обозначает ещё профессию машиниста земснаряда, который стоял в карьере на Торфу. Ещё самое интересное - На службе в Афганистане, перед самым дембелем мне довелось познакомиться с полковником Будницким, украинцем по национальности. Когда он узнал что я из Кирса, он рассказал мне что во время войны его мать была эвакуирована в Кировскую область и жила она в Екатерине. В рассказе вроде ни чего не говориться что эвакуированные во время войны жили в Екатерине. Может это был единичный случай.

Хорошо написано, интересно, с любовью к своей малой Родине. В середине семидесятых, школьниками мы ездили в Екатерину на сельхозработы. Запомнились номера домов с изображениями пожарного инвентаря (топор, лопата, багор ...)

Может быть, он говорил о селе Екатерина Котельничского района?
Посмотрите:

_________________
Кто владеет информацией - тот владеет миром

Полковник Будницкий говорил мне именно про город Кирс и Екатерину возле Кирса.

на Екатериниском кладбище,с краю захоронены "пленные". со слов матери моей дв. бабушки 1905гр. о каких пленных там речь непонятно. но то что там не простые смертные -факт.